Раз-два-три.

Они все про себя пытались уловить ритм, даже в звуке выстрелов. В этот миг их мир перевернулся. Звук выстрелов теперь еще долго будет прерывать их жизнь днем и сон по ночам.

Прямо под их окнами, непосредственно возле кафе, раздались голоса, но, сколько бы Рамиресы ни выглядывали, не могли разглядеть говорящих. Вскоре их любопытство было удовлетворено. Двое мужчин пересекли площадь с поднятыми вверх руками.

— Они вышли из дома Пересов. Это Луис и один из его сыновей! Это Луис и Хулио! — удивилась Конча. — Господи! Смотрите, их забирают! Они на самом деле их забирают…

Ее голос замер. Всем было тяжело смотреть, как у них на глазах солдаты арестовывают невиновных и уводят их прочь. Они не могли поверить своим глазам.

— Они сделали это, да? Власть захватили военные, — равнодушно заметил Эмилио.

Сложилась ситуация, на которую так долго надеялись те, кто был недоволен республиканским правительством, но сторонники демократически избранной партии считали почти невероятным то, что главенство закона будет ниспровергнуто прямо у них на глазах.

Семья Рамирес с ужасом наблюдала, как уводят их друзей. Когда они исчезли из виду, все отошли от окна и стали кружком в потемках.

Конча закрыла ставни и упала на кровать.

— Что будем делать? — спросила она, оглядываясь на силуэты мужа и детей.

Вопрос был риторическим. Что они могли предпринять? Остаться дома и ждать, что будет дальше.

Вскоре вернулся Антонио. Он с недоверием выслушал рассказ о том, как увели Луиса Переса и его сына.

— Но за что их арестовали? На каком основании?

— Откуда нам знать? — ответил отец. — Пойдем-ка позже навестим Марию и Франсиско.

— Думаешь, это разумно? — спросила Конча, в ее голосе слышались нотки опасения.

Антонио рассказал родным, что он видел на улицах, а особенно о том моменте, когда понял, что армия совершила переворот.

Вместе с Франсиско и Сальвадором он был среди собравшихся на Плаза дель Кармен. Он описал замешательство, когда до них дошли новости, что военные покинули казармы и направляются к площади.

— Мы решили, что солдаты идут сюда, чтобы навести порядок и защитить Республику, — признался он. — Но вскоре поняли свою ошибку.

Намерения военных были слишком прозрачны, они приближались с пушками и пулеметами на изготовку. У людей оставалось два выхода: рассеяться или быть обстрелянными.

— Мы просто были не готовы к такому повороту, — продолжал Антонио. — Франсиско решил, что мы толпа трусов, которые убежали. Но у нас не было выбора!

— И что произошло? — поинтересовалась Мерседес.

— Мы бросились в переулок, а потом услышали звуки выстрелов.

— Кажется, мы их тоже слышали, — добавил Эмилио.

— И теперь, — в заключение сказал Антонио, — артиллерийские батареи заняли все стратегические места в городе: Плаза дель Кармен, Пуэрта Реаль и Плаза де ла Тринидад. А вы утром не верили. Отец! Если бы у нас было оружие, мы могли бы их остановить!

Родители покачали головами.

— Ужасно, ужасно, — заметил Пабло, глядя в пол. — Мы просто не думали, что это произойдет.

Антонио рассказал родным все, что слышал. Торрес Мартинес находится под домашним арестом.

— Если бы мы хоть немного владели ситуацией, — жаловался Антонио, — мы бы не допустили подобного беспорядка.

А пост губернатора занял Вальдес. Всего этого армия, казалось, добилась без малейшего сопротивления. Антонио также слышал о том, что захвачен весь город и мэра Мануэля Фернандеса Монтесиноса, деверя Лорки, арестовали во время его встречи с членами городского совета и бросили в тюрьму.

Рамиресы сидели и гадали, что у скромного слесаря Луиса Переса и его сына было общего с мэром-социалистом, имевшим широкие связи. Людей из разных слоев общества по неизвестным причинам уводили из дому. Среди шести тысяч арестованных за первую неделю были ученые, художники, рабочие, франкмасоны. Если становилось известно, что ты член профсоюза или поддерживаешь левых, — твоя жизнь оказывалась в опасности. Антонио решил оставить при себе то, что знал о политических взглядах старшего брата Франсиско, Хулио. Даже сам Луис, вероятно, не догадывался, что его сын является членом коммунистической партии.

— Хуже всего, — заявил Пабло, — что и ополчение, и штурмовые бригады на стороне мятежников.

— Ты все время об этом говоришь, Пабло, но я тебе не верю, — возражала Конча.

— Боюсь, мама, отец прав. Я видел, как они разговаривают на улице с солдатами. Они точно не были похожи на людей, стоящих по разные стороны баррикад, — подтвердил слова отца Антонио.

Теперь Антонио пытался убедить мать, что Игнасио в безопасности. Это беспокоило Кончу больше всего.

— Он скоро явится, — сказал он. — Я в этом уверен.

Около полуночи, когда все, кроме Кончи, забылись тревожным сном, подтвердились слова Антонио. Домой вернулся Игнасио.

— Ты вернулся, — воскликнула мать, появляясь в дверях своей спальни. — Мы так о тебе беспокоились! Ты не поверишь, что сегодня происходило, вот здесь, прямо на этой улице!

— Все будет хорошо, — веселился Игнасио, хватая мать за руки и целуя в лоб. — Правда-правда.

Он не мог видеть в темноте, но на лице матери застыло недоумение. Неужели Игнасио был так занят со своей любовницей, что сегодняшние события прошли мимо него? У нее не было времени спросить. Он, перепрыгивая через две ступеньки, побежал в свою комнату и закрыл за собой дверь. «Утро вечера мудренее», — подумала она. До утра ничего не изменится.

На следующее утро на улицах не было ни души. Кафе и магазины были закрыты, а напряжение, которое росло внутри каждого дома, перенеслось и на пустые улицы.

Захват радио Гранады дал националистам отличную возможность передавать свою версию событий предыдущего дня. «Эль Идеаль» повторял те же новости, радуясь легкой победе повстанческой армии и тому факту, что многие жители Гранады, представители среднего класса, поддержали Франко.

Семья Рамирес не покидала своего дома, двери кафе были плотно закрыты на засов, а деревянные ставни опущены. Они по очереди смотрели в окно первого этажа, наблюдая за происходящим: день начался с того, что по улицам проехали грузовики, полные военных, и постоянно раздавались выкрики: «Да здравствует Испания! Конец Республике!»

Эмилио сидел на своей кровати и бренчал на гитаре. Внешне он был безразличен к происходящему, но внутри у него все сжималось от страха. Он играл до тех пор, пока пальцы не стали болеть, старясь заглушить звуки выстрелов страстными сигирийями и солеарес.

Даже Антонио, обычно снисходительный к брату, испугался притворного безразличия Эмилио к военному перевороту.