— Они загнали женщин в море, — кричал он Антонио и Эмилио, молча слушавшим речи брата, — и убили их детей!

Было ли это правдой или просто фашистской пропагандой, они все равно не собирались реагировать на слова Игнасио.

— И вам, вероятно, известно, что они уничтожили весь урожай и забили скот! — добавил он.

Молчание братьев выводило Игнасио из себя. Он подошел к ним вплотную. Антонио почти физически почувствовал его злость, когда он выплюнул брату прямо в лицо:

— Если мы все опухнем с голоду, в этом будет виноват не Франко! — заявил он, стоя нос к носу с Антонио. — В этом будут виноваты ваши республиканцы! Неужели вы не понимаете, что все кончено? Республике конец!

По всей Гранаде люди толпились у радиоприемников: желтые от никотина пальцы, ногти обкусаны до мяса. Беспокойство, тревога, жара заставили город обливаться потом. Слухи о массовых казнях в разных уголках страны лишь усиливали страх.

Люди боялись тех, кто жил с ними на одной улице, и даже тех, кто жил с ними под одной крышей. По всей стране произошел раскол в семьях.

Заявления Игнасио о том, что войска республиканцев бросают оружие и сдают свои позиции в горных деревнях, имели под собой почву, чего никак не желала признавать его семья. Действия армии Франко в Гранаде и ее окрестностях были молниеносными и результативными.

— Я просто не могу в это поверить! — воскликнула Конча как-то утром с плохо скрытым отвращением в голосе. — Вы сегодня были на улице?

Вопрос был адресован Антонио и Эмилио.

— Выйдите на улицу и сами посмотрите! Пройдитесь к собору! Вы глазам своим не поверите.

Эмилио никак не отреагировал, но Антонио встал и вышел из кафе. Когда он свернул направо на Рейес Католикос, тут же понял, что так сильно возмутило его мать. Улицы, примыкающие к собору, были украшены красными и желтыми флагами. Вероятно, их водрузили только сегодня утром; город выглядел нарядно, как в праздничный день.

Было 15 августа. В любой другой год эта дата, возможно, о чем-то ему бы и напомнила, но сегодня она не имела смысла. 15 августа — Успение Богородицы, день, когда Дева Мария вознеслась на небеса. Для сотен верующих, собравшихся у дверей собора в надежде услышать мессу, которую служили внутри, это был один из самых почитаемых праздников в церковном календаре. В церкви просто не хватило места для всех желающих.

Изнутри раздались аплодисменты, они распространились на площадь, и вскоре вся толпа рукоплескала в ответ. Появление архиепископа в главных дверях приветствовали оглушительные звуки военной фанфары.

Оказавшись в окружении плотной толпы, Антонио попытался оттуда выбраться. Его тошнило от этой кичливой демонстрации единства военных и церкви, и он устремился прочь с площади. Повернув назад на главную улицу и направившись к Плаза Нуэва, он чуть не столкнулся с отрядом легионеров, которые строевым шагом шли к собору; по их суровым точеным лицам струился пот. Антонио почти перешел на бег. Он краем глаза заметил нескольких нарядно одетых людей, которые вышли на свои украшенные флагами балконы. Некоторые заметили и Антонио — единственного человека, который двигался против колонны солдат.

Когда он вернулся в кафе, родители сидели вместе за столом. Отец курил и смотрел в никуда.

— Антонио, — окликнула Конча, улыбнувшись старшему сыну, — ты вернулся… Что сейчас происходит на улицах?

— Люди празднуют, вот что происходит, — ответил он, задыхаясь от отвращения. — Католики и фашисты. Отвратительно. Терпеть не могу. Какая мерзость. Архиепископ, жирная задница… Господи, заколол бы его, как свинью!

— Тсс, Антонио, — урезонила его мать, заметив, что в кафе вошли посетители. Месса закончилась, в бары опять потекли люди. — Прикуси язык.

— Мама, но почему? — прошипел он. — Как человек, являющийся главой Церкви, может благословлять все эти… убийства? Где его сострадание?

Антонио был прав. Монсеньор Августин Парадо-и-Гарсия, кардинал, архиепископ Гранады, являлся одним из многих высших чинов католической церкви, которые горячо поддерживали Франко. Эти люди считали мятеж в рядах армии священным крестовым походом. И только по этой причине предпочитали не вмешиваться и не пытаться спасти жизни невинных людей, арестованных и убитых националистами.

Конча повязала фартук и встала за стойку бара, за ней последовал Пабло, и, когда они стали принимать заказы, Антонио исчез за дверью.

Для Антонио стало слабым утешением то, что Франко вскоре стал взимать со своих сторонников взнос в размере десяти тысяч песет. Деньги жертвовались в фонд армии, Общества Красного Креста, на них покупали самолеты, и некоторым семьям приходилось брать на дом постояльцев — старших офицерских чинов. Война дорого обходилась всем, сами банки тоже переживали кризис. Никто не хотел вкладывать в банки деньги. Люди только снимали со счетов, запасы хранилищ потихоньку иссякали.

Пабло с Кончей прислушивались к ворчанию своих малочисленных богатых клиентов. Кафе всегда славилось смешанной клиентурой, и чете Рамирес приходилось нелегко в их желании сохранять абсолютный нейтралитет. Любая другая позиция была чревата последствиями и даже губительна.

— На прошлой неделе они забрали «крайслер» моего мужа, — сказала одна женщина лет пятидесяти пяти, с красивой прической.

— Печально, — ответила ее подруга. — А когда, думаешь, вам его вернут?

— Не уверена, что теперь хочу получить его назад, — сказала она с плохо скрываемым презрением. — Я видела его сегодня утром — битком набит ополченцами. Можешь себе представить, в какое убожество они его превратили. Сбоку на двери огромная вмятина.

Конфликт больно ударил по обеим сторонам. Многие имели родственников в других городах, а какое-то время сообщение между Гранадой и внешним миром было ограничено. И никакое количество выпитого коньяка не могло в полной мере унять тревоги людей, которые сидели в кафе, волнуясь о здоровье своих сыновей и дочерей, дядей и родителей в Кордове, Мадриде и далекой Барселоне, от которых они не получали вестей. Мерседес отчаянно ждала новостей из Малаги.

Теперь, когда положение националистов в Гранаде стало прочным, они принялись посылать войска в другие города. Антонио и его друзья с радостью узнали, что многие из этих городов оказывают решительное сопротивление. Хотя узкий коридор между Севильей и Гранадой был в руках нацистов и усиленно охранялся, большая часть региона до сих пор оказывала сопротивление войскам Франко. Жесточайшая борьба продолжалась даже в маленьких городках, которые националисты рассчитывали взять без сопротивления.

Зловещее задание — следить за жителями Гранады — было поручено членам фашистской молодежной партии фалангистов, которые с радостью принялись доносить и преследовать тех, кого считали республиканцами. Преступлением против нового режима считалось почти все, начиная от коммунистической пропаганды на стенах, которую могли туда повесить сами фалангисты, чтобы спровоцировать конфликт, и заканчивая голосом, отданным за Социалистическую партию на предыдущих выборах. Самым страшным казалось то, что аресты были почти произвольными.