– Выходит, вы мне поверили? – с тревогой уточняю я.

– Нет, я вовсе не говорю, будто поверила! – поспешно возражает она. – То есть… не знаю, но я должна все проверить, прежде чем… Ведь это очень серьезное обвинение, и если он в самом деле так поступил, то…

– То что?

– Ну, тогда… – вздыхает она. – Тогда многое окажется под вопросом.

– Сама система окажется под вопросом, – говорю я.

– Несправедливое обращение в камере Клеймения еще не доказывает, что ты не заслужила Клейма, Селестина.

Я молча вытаращила глаза. Ее не переспоришь.

– Но это означает, что он сам заслуживает Клейма. А что произойдет, если во главе Трибунала окажется порочный человек?

Она притихла. Потом сменила тему:

– Я слышала, тебя не пускают в школу.

Я почувствовала прилив гнева.

– Из-за вашей статьи с фотографией моей сестры.

По ее виноватому лицу я поняла, что статья была заказной. Но я увидела кое-что еще: кажется – вот уж не подумала бы – эта женщина не вовсе лишена совести.

– Разве дома не лучше? – спросила она. – В школе ты была единственной с Клеймом, это ведь тяжело.

– Пытаетесь убедить себя, будто оказали мне услугу? Не старайтесь, это неправда. Я хочу учиться в школе. Это мое право.

Она растеряна, снова пытается что-то сообразить:

– Каково человеку с Клеймом в школе? Единственной ученице с Клеймом?

В этом вопросе я не вижу подвоха: никогда прежде она не спрашивала, каково мне, что я чувствую, ведь читателям газет не рассказывают о чувствах Заклейменных, а если что-то об этом и пишут, то лишь ради устрашения.

Я вздыхаю:

– Не знаю, как переживают это люди постарше, но подростки хотят быть хорошими, как все. Никто не хочет выделяться, уж я точно этого не хотела. Да и чем можно выделиться? Лишь быть самим собой. Каждый старается показать, что все у него круто, а на самом деле никто и понятия не имеет, что к чему. Не знаю, может быть, у взрослых по-другому.

Пиа улыбнулась:

– Нет, по правде говоря, у взрослых так же. Журналисту приходится нелегко, – добавила она, и я ответила ей подозрительным взглядом. – Нет, в самом деле. Совсем не все удается опубликовать в том виде, в каком хотелось бы. И собственный голос не всегда тебе принадлежит.

Она так и не извинилась за статью, с помощью которой меня выдавили из школы, но эти слова уже довольно близко напоминали извинение. Сегодня она написала о том, как Ангелина Тиндер «подготовила» меня к роли Заклейменной, и закончила статью вопросом, кто еще учился у этой женщины играть на пианино. Она несколько раз процитировала мои слова из предыдущих наших разговоров, повернув и исказив их таким образом, чтобы придать им нужный для этой статьи смысл. Статью украшают фотография Ангелины до суда и моя перепуганная физиономия в тот момент, когда я выходила из ее дома. Заголовок: «Заклейменная учительница музыки вербует новичков».

Я присмотрелась к Пиа и поняла, что она никак не может решить, публиковать ли ей статью о шестом Клейме. Пойти против Кревана или не рисковать.

– А вы скажите, что все должно быть напечатано так, как написано.

– Это не так-то просто.

– Еще как просто.

– Меня не послушают.

– Тогда уходите. Найдите себе другую работу.

– Мир устроен сложнее, чем тебе кажется, Селестина.

Я только плечами пожала.

– Бросить прекрасно оплачиваемую работу, где я пусть не всегда и не все могу рассказать так, как хотела бы, но все же многое удается? У меня собственная колонка, свое шоу. И кто будет кормить обоих моих детей?

– Вы кормите их ложью?

Это ее задело, она снова замолчала.

– Сегодня я поеду к Тине, попробую ее расспросить. Можем ли мы с тобой встретиться ближе к вечеру?

– Меня дома не будет.

Взглядом она потребовала пояснений, и я добавила:

– Иду на день рождения. К парню из школы.

– Как хорошо! – сказала Пиа.

Не знай я ее, поверила бы, что она за меня рада. Но я не могу доверять ей. Может быть, она помогает Кревану выяснить мои планы? Разыщет стражей и научит их врать? Запугает: они, мол, пытаются помочь Заклейменной? А если я скажу ей, что мистер Берри снимал в камере Клеймения, она отыщет запись и уничтожит? Нет, я не стану ей доверять. Слишком близка она к Кревану и пока что ничем не заслужила мое доверие. Ни о Кэррике, ни о мистере Берри я не скажу ей ни слова.

И постараюсь найти их прежде, чем она доберется до них.

– Так к кому ты идешь на вечеринку? – спросила Джунипер за завтраком (Пиа наконец ушла).

– К Логану Трилби.

Она так и замерла с хлопьями во рту – со сладкими хлопьями, которые ей никто не мешает есть, это я теперь жую овсянку.

– Логан – конченый засранец.

– Ко мне он был добр.

Джунипер все еще хмурилась:

– И что же он празднует?

– Восемнадцатилетие.

– Но ему уже девятнадцать, я точно знаю. Он остался на второй год, этот придурок.

– Нет, восемнадцать. – Я помахала у нее перед носом открыткой с приглашением.

Она все так же хмуро ее прочла.

– Ну ладно. – Вернула мне открытку, мы обе выдержали паузу. – Почему же я ничего об этом не слышала?

Хотя в последние недели между нами не все было гладко, Джунипер моя сестра, и я вполне способна ей посочувствовать. Это и хорошо. Значит, я не утратила человеческие качества.

– Во всяком случае, они стараются поддержать меня. С чего бы тебе обижаться? – мягко произнесла я.

Она расхохоталась:

– Думаешь, я тебе позавидовала? Вот уж нет, можешь мне поверить. Ступай на свою вечеринку. Но странно, что я не слышала об этом, – и я бы на твоем месте не расслаблялась.

– Потому что я Заклейменная? – Гнев полыхнул во мне, я и так переполнена гневом, дай только повод, и он прорвется. – Думаешь, если меня кто и пригласит, то лишь ради какой-то пакости?

– Я ничего не говорила о «пакости», – слабо отбивалась Джунипер.

– А ты-то сегодня куда? – спросила я, чувствуя, как стучит и колотится во мне гнев. – Опять тайком выберешься из дома, как проделываешь каждую ночь?

Джунипер вытаращилась на меня с непрожеванными хлопьями во рту. Потом она принялась медленно жевать, чтобы выиграть время и обдумать ответ.

Конечно, я не вправе поднимать этот вопрос за общим столом, во всеуслышание, но Джунипер явно что-то скрывает, а меня разобидел ее отзыв о Логане. Наконец-то у меня завелись друзья, а она поспешила испортить мне праздник. Сердце громко стучит, я слежу, как она лакомится сладкими хлопьями, и злюсь все сильнее.