– Такси. – Женский голос в трубке – равнодушный, скучающий. – Куда вам надо?

– В центр.

– Откуда?

– От «Торной дороги», – говорю я, глянув на вывеску паба. – Уайтеншо.

– Так. Как вас зовут?

– Бет. А Дэйв сегодня работает? – Скрещиваю пальцы.

– Который? У нас их трое.

– Ой, а я не знаю фамилии… Ему лет сорок с чем-то, волосы черные, короткие, с проседью. Красная машина.

– А-а, это Дэйв Хэдфилд. Мистер Манчестер!

– Он самый.

– Уверены, что вам нужен именно он? У него же рот не закрывается.

– Вот потому-то он мне и нужен.

Она хихикает:

– Мне же лучше. По крайней мере, не будет тут у меня над ухом трещать. – Слышится шелест бумаги. – Он повез пассажира в аэропорт, значит сейчас должен быть где-то недалеко от вас. Минутку. – Диспетчер с кем-то говорит. Треск радиопередатчика. – Порядок, – произносит она. – Через десять минут он вас заберет.

Десять минут тянутся долго. Я будто села на мель. На душе холодно и уныло, как унылы все эти двухэтажки и башенки вокруг.

Дэйв дает гудок, подъезжая к обочине.

– Здравствуйте еще раз, – приветствует он меня через открытое окно. – Ждете, когда паб откроется, или они вас еще вчера выставили?

В машине тепло. Сквозь запах цитрусового кондиционера пробивается легкий аромат сдобы. Дэйв сметает с колен в ладонь крошки и выбрасывает в окно.

– Корнуоллские пирожки. Пища богов. И божий дар замотанным таксистам.

– Несмотря на то, что из Корнуолла?

– Не все хорошее родом из Манчестера. – Он вытирает губы. – Куда вам в центре надо?

– Точно не знаю.

Я никуда не собиралась ехать – мне нужно было его время и информация. Но, оказавшись в машине, я сразу успокоилась. Перестала бояться. Приятно поговорить с человеком, не стараясь отыскать в каждом слове скрытый смысл, ничего не опасаясь. И мужской голос слышать приятно. Его тембр успокаивает, выговор мягкий, ритмичный.

– Опять что-нибудь загадочное ищете? – спрашивает он.

– Да. Удивите меня.

Мужчина кивает:

– Ладно. Кинг-стрит вам, пожалуй, подойдет. Там есть чем заняться.

– Например?

– Дорогие наряды, драгоценности. «Кендалл» – прямо через дорогу, а дальше по Динсгейт – «Бартон аркейд» и «Селфриджес». С кредитками поосторожнее.

Машина трогается. Я отправляю Либби эсэмэску – пишу, что пошла погулять, чтобы дать ей побыть наедине с Эсме, – и устраиваюсь на сиденье.

– Не знала, что в Манчестере тоже есть «Селфриджес».

– Даже целых два. А значит, дайте-ка подумать… – Дэйв закатывает глаза, делая вид, что считает. – На один больше, чем в Лондоне. – Он подмигивает мне в зеркало, и я невольно улыбаюсь. – И «Харви Николс» у нас есть.

– А, дизайнерские тряпичные кепки и сабо.

Таксист смеется и прибавляет скорость, проезжая на желтый свет.

– Я бы сказал: они ломают шаблоны.

Мы проезжаем мимо складских помещений из коричневого кирпича, на их огромных окнах – металлические решетки. Стеклянные офисные здания упираются прямо в небо. Дэйв вздыхает: впереди пробка. Выпускает руль, чтобы прикрыть рукой зевок.

– Вот вас отвезу – и, пожалуй, на сегодня с меня хватит. С полуночи катаюсь. Надо бы вздремнуть успеть перед футболом по телевизору.

– А с кем ваши играют?

– Наши-то ни с кем. «Сити» против «Сперз». Хотел бы я, чтобы «Сперз» их уделали! Сразу тебе куча довольных кокни, щедрых от радости, ловят такси на Пикадилли. – Он опять зевает. – Если только не засну. Кофе бы выпить.

– Мне бы тоже. Вы вот местный. Где тут кофе хороший? Я плачу.

Он с любопытством поглядывает на меня в зеркало заднего вида:

– Серьезно?

– Абсолютно. Только чтобы никакой фирменной дряни. Это я где угодно выпить могу. Хочу лучший манчестерский кофе.

Мы приезжаем в кафе рядом с большой площадью. Над площадью возвышается белое колесо обозрения, которое я видела на открытке Эсме.

– До Лондонского Глаза все же не дотягивает, – говорю я, попивая кофе.

– Ну да. Зато что там увидишь с Лондонского Глаза? Один Лондон.

– А отсюда что, видны египетские пирамиды и Ниагарский водопад?

– Понятия не имею. Высоты боюсь. – Таксист рассказывает, что тут все отстроено заново после теракта ИРА в 1996 году. – Пятнадцатого июня. – Он вздрагивает. – Худший день в моей жизни.

– Вас ранило?

– Нет, слава богу. Физически, во всяком случае. Но я был в городе. Как раз выходил из магазина электроприборов, и тут… Бабах! – Дэйв вскидывает руки. – Если бы в магазине стекла вылетели, меня бы на ремешки порезало. – Он качает головой. – А день-то был какой хороший! Небо голубое, солнце сияет. В Манчестере такие дни нечасто случаются, и надо же было ИРА его испортить! Уже этого достаточно, чтобы их возненавидеть. А что они с моим городом сделали! Сволочи! Столько людей порезалось, побилось, от шока в себя прийти не могли. И магазины пришлось закрыть – некоторые потом так и не открылись.

– Ужасно, должно быть.

– А знаете, что мне больше всего запомнилось? – (Я качаю головой.) – Как все небо стало серым. На несколько секунд.

– Да, могу представить. Дым, пыль.

– Да нет. Не дым, – говорит он. – Голуби. Тысячи голубей, и все взлетели разом. Город будто накрыло огромной серебристой волной. – Он поднимает чашку к губам и дует на свой кофе. – Это был знак, вот что.

– Знак чего?

– А всего вот этого. – Дэйв показывает на дома вокруг. Сверкающие стеклом и металлом новые здания резко выделяются рядом с бело-серыми каменными домами Викторианской эпохи. – Возрождения. Денег, что хлынули тогда к нам. Рабочих мест. – Он смеется. – Забавно, правда? То, что должно было разрушить город, возродило его.

Я размышляю об Эми и Эсме, о превращении, возрождении, перерождении. Взрывы, грязь, кровь…

– Вы не думайте, – говорит он, крутя в пальцах ложечку, – меня это тогда тоже из колеи выбило. Просто потрясло. До тех пор я никогда не чувствовал себя в опасности в собственном городе. И сестра моя ощутила то же самое. Она раньше жила в кооперативном доме неподалеку отсюда – хорошее местечко. Но вернуться туда после бомбежки? Черта с два! Так вот она и оказалась в Уайтеншо.

Я и забыла про его сестру.

– Там она чувствует себя в безопасности?

– Да. Уайтеншо-то никто взрывать не станет! Хотя кое-кто, представьте, считает, что это было бы неплохо.

– Так далеко я не захожу, но…