— Я так устала, — вздыхает мама, пока я помогаю ей с вещами. — Прилегла бы, но очень уж соскучилась по своему сладику… Когда, ты говоришь, он возвращается из сада?

— Через полчаса будет дома.

— А ему там нравится? Как он понимает язык?

— Нравится. Он уже многое понимает и знает пару стандартных фраз, — на автомате отвечаю я. — Мам, откуда столько новых вещей? Надеюсь, Тимур к этому не причастен…

— Ну… А если я скажу, что он перевел мне некоторую сумму на расходы?

— Если ты скажешь? Некоторую сумму? — догадки догадками, но сейчас, когда она почти подтверждает, что взяла у Тихомирова деньги, у меня мгновенно развивается тахикардия. — Господи, мама! Ты хоть представляешь, сколько стоят твоя виза, билеты, проживание здесь? Так ты еще «на расходы» попросила? Поверить не могу!

— Ничего я не просила, — имеет совесть смутиться. — Тимурка сам как-то… Один приток, второй…

— Приток? Деньги поступали несколько раз?

— Ну, да…

— Уф, мама!

Злюсь, но что ж, ее убьешь за это?

— Не кричи на меня, — ноет хуже ребенка.

— Я не кричу.

— Я ведь только приехала. Соскучилась. А ты сразу…

— Ладно, — выдыхаю я. — Потом разберемся.

Сама себе не представляю, как.

— У меня жесткий затык в сюжете, — тут же переключается на свою любимую тему. — Рассказывай, давай! Что у вас тут происходит? Как Тимур узнал о Мише? Как отреагировал? Как вы планируете его воспитывать?

— Мама, — в голос стону. — Ты полчаса в доме, а уже за свое? Скажи еще, что приехала не с Мишей помогать, а на разведку!

— Не скажу! — фыркает. — По внуку я тоже соскучилась. И не раз об этом сказала. Искренне!

— Тоже…

— Так что? Бушевал Тимурка? — улыбается, будто это смешно.

Аж глаза блестят.

— Мне работать пора, — сухо объявляю я. — Вечером тебе помогу с остальными вещами. Тимур в половине десятого укладывает Мишу, и до окончания его третьей тренировки я свободна.

— А потом что? — задает мама вообще-то логичный вопрос.

Потом что? Как это назвать? Что между нами происходит? На каких условиях, если не считать предложенного мной перемирия? В рамках каких отношений? Ну, не рабочих же…

— Мы с Тимуром временно живем вместе.

— Ай-й-й-й…

Если бы я не знала маму, испугалась бы, что она сейчас упадет в обморок. Но я ее знаю, и эти театральные штучки стараюсь игнорировать.

— Мы делаем это ради Миши, — говорю и сама себе не верю.

А мама так вообще всплескивает руками и замирает со скептическим выражением лица. К сожалению, долго молчать она не умеет. Как и держать свое мнение при себе.

— Никогда ты не умела врать, доня.

— Хорошо, что все вокруг меня умеют!

— Это кто же? — глаза снова загораются. — Ну-ка, ну-ка…

— Так, все, — решительно выдыхаю и направляюсь к двери. — Миша вот-вот вернется.

Мама, конечно же, неотступно следует за мной по пятам. И едва мы слышим во дворе шум голосов, обе выходим на террасу.

Миша с разбега влетает Тимуру на руки, Инга приближается менее торопливо.

— Привет, папа!

— Привет, сын!

— Такой молодой, и уже папочка, — с улыбкой мурлычет Инга.

По-другому не знаю, как эти интонации назвать. Мою грудную клетку будто кислотой заливает. Ревность — ужасное, неконтролируемое и очень болезненное чувство. Сходу в жар бросает, и кончики пальцев немеют.

Даже у мамы улыбка пропадает.

— Это что еще за профура? — с приглушенным возмущением выдыхает она.

— Няня, — хмыкаю я, делая вид, что меня эта ситуация не заботит.

— И кого она тут нянчит?

— Мам… — зову, но та не реагирует. — Твой воинственный настрой меня пугает.

— Не волнуйся, доня, — решительно рассекает ладонью воздух, словно невидимую дверь толкает. — К концу недели ее тут не будет, — выпаливает это обещание, вновь цепляет на лицо улыбку и сбегает по ступеням вниз. — Сладик!

Инга растерянно моргает, Миша с радостным воплем подпрыгивает у Тихомирова на руках, а тот напряженно замирает, словно несущаяся на всех парах мама способна сбить их с ног.

Мне неожиданно становится смешно. Тимур это замечает и вскидывает брови.

— Бабушка, ты когда приехала? — Миша незаметно перекочевал из отцовских рук к маме.

— Сегодня! Буду с тобой играть и водить тебя в сад. И не нужны нам никакие няни, да, сладик?

Вот вроде улыбается, но эта фраза и взгляд на Ингу даже меня заставляет поежиться. Не люблю обижать людей, как бы я к ним ни относилась. Зато у мамы язык без костей.

— Бомба, бабушка! Я тебе столько всего хочу показать!

— Ну, пойдем, пойдем, Медвежонок. Отпустим няню и позволим маме с папой поворковать.

Если бы я была такой же несдержанной в своих эмоциональных проявлениях, как мама, ударила бы ладонью по лбу. Но я лишь краснею и старательно избегаю смотреть Тихомирову в глаза, когда мы остаемся вдвоем.

— Ты занята? Можешь уделить мне две минуты?

— Если только две минуты…

Тимур берет меня за руку и, как обычно, ведет к берегу. После тех незапланированных выходных он вернулся к своим напряженным тренировкам с еще большим рвением. Теперь я вижу его совсем редко. Кажется, наедине мы остаемся только ночью. Секс по-прежнему регулярный, хоть я и пыталась убедить Тихомирова, что ему нужно больше отдыхать. Но с разговорами действительно туго. Он молчит, а я боюсь лишнюю секунду у него отобрать.

— Что думаешь по поводу приезда Ларисы Петровны?

Тимур смотрит на меня, пока мы шагаем. Мне то же самое дается с трудом.

— Что я могу сказать? Она моя мама… Это тебе будет непросто.

— Почему? — спрашивает и напрягается.

Чистый мужик.

— Да потому что, — не могу не рассмеяться. — Мама бывает эксцентричной и очень деятельной. А если еще и решит, что имеет на тебя какие-то права… — старательно подбираю слова. Кажется, Тимур внимательно вслушивается в каждый звук, что я издаю. Даже шагать прекращает и поворачивается ко мне всем корпусом. — Ну знаешь, ты хоть и не родственник, но Мишин отец… В общем, ты взвоешь через неделю и проклянешь тот день, когда предложил ей прилететь.

— Этого не произойдет, — самоуверенно открещивается Тимур. Еще мгновение пытает взглядом, а потом обхватывает ладонями мое лицо и серьезно выговаривает: — За всю свою жизнь я пожалел только об одном принятом решении.

Я замираю. На пару секунд дышать перестаю.