В груди разрастается знакомая буря эмоций. А когда Тимур гладит большими пальцами мои щеки, по всему телу бегут мурашки.

— Каком?

— Что оставил тебя.

Судорожно втягиваю кислород вместе с его запахом и заставляю себя ответить. Заставляю не потому, что неправду говорю. А потому, что очень трудно признать это вслух.

— Я понимаю, почему ты так сделал. И я бы не хотела, чтобы из-за меня тебе пришлось отказаться от своей мечты. Обижалась на другое… Это мы уже выяснили. Остальное… — прикладываю усилие, чтобы поднять ресницы и посмотреть ему в глаза. — Остальное неважно.

Птичка

— Можешь называть меня мамой, — в один из вечеров заявляет моя эксцентричная родительница Тимуру. Я в изумлении распахиваю рот, да так на несколько секунд и зависаю. — К чему эти церемонии? Я тебя вот таким помню, — ладонью ниже Мишиного плеча отмеряет.

Оживая, закатываю глаза. Но говорить ничего не собираюсь. Я Тихомирова предупреждала, пусть теперь сам с ней разбирается. Он, к слову, молчит. С мамой это его излюбленная тактика. А ей вроде как плевать, что тот ее игнорирует.

— Ингу можно рассчитать, — продолжает она. — Видишь же, сынка, я сама справляюсь.

— Инга занимается с Мишей английским и помогает ему адаптироваться в американской среде, — сдержанно реагирует Тимур. — Кроме того, она знает менталитет и традиции. Это важно, — пауза. И заканчивает выразительно с нажимом: — Мама.

Только маме все равно. Радуется, не замечая интонаций. Отплескав в ладоши, снова за свое берется:

— Хорошо, а в агентстве нет кого-нибудь постарше? Она же совсем зеленая! — звучит, словно заразная. — Откуда нам знать, что она справляется?

— Мама, — не выдерживаю я. Поймав ее взгляд, тихо прошу: — Успокойся.

— Ингу я сам собеседовал, — терпеливо отвечает Тихомиров. — Она умница.

Вот в это мгновение мне становится неприятно. Понимаю, что выдаю себя взглядом, которым смотрю на Тимура, но поделать с этим ничего не могу.

— Пойдем, Медвежонок, — подхватываю Мишу. — Пора в кроватку.

— А папа? — ищет глазами отца.

— Иду, — отзывается тот.

Пока Тихомиров поднимается, мама со странным выражением лица тарабанит пальцами по столу.

— Ну, ничего… Посмотрим еще…

— Спокойной ночи, мам.

— Ай, да, — спохватывается. — Сладких снов, медвежата! До завтра!

— Спи тихо, бабуль.

Кажется, Миша тоже за пару дней притомился.

После душа мы, как обычно, вдвоем с Тимуром укладываем сына в кровать, когда он вдруг спрашивает:

— Долго мы еще тут будем? Я бы уже хотел в Россию. В свой садик. Я же вернусь в свой садик?

— А почему ты хочешь в Россию? — тут же начинаю волноваться. Тихомиров молчит, только внимательно наблюдает за сыном. — Тебе не нравится этот садик?

— Нравится, — говорит, к моему облегчению, Миша. — Просто я хочу всем рассказать, что у меня тоже есть папа! Веронике Юрьевне, Максу, Боде, Славке… Всем! Они же… Они попадают, когда я расскажу, что мой папа настоящий чемпион мира, — выдыхает и заливисто смеется. — И я буду! Всего мира!

— Конечно, Медвежонок, — ласково отзываюсь я, пока Тихомиров продолжает молчать. Кажется, ему трудно это слушать. Поджимая губы, напряженно раздувает на глубоком вдохе грудь. — Всем расскажешь. Обязательно. Только сначала папа должен выиграть бой. А для этого нужно тренироваться, помнишь?

— Естественно, — важно отзывается сын. С недавних пор подхватил это слово. Выговаривает с трудом, но очень старается. — Я тоже хорошо тренируюсь. Правда, папа? У меня круто получается?

— Бомба, — хрипловато выдыхает Тимур.

У меня не было возможности наблюдать за их тренировками вживую, поэтому я поручила маме записывать видео. Тихомирову идея тоже понравилась. Он как-то так сказал: «В будущем эти кадры будут бесценными». Я сразу не поняла. Наверное, потому что не отношусь серьезно к мечтам Миши о чемпионстве. А вот Тимур, получается, безоговорочно верит в его успех. Для меня же важнее видеть их общение и взаимодействие. В записи сочетание тоненького фальцета сына с низким и сильным голосом Тихомирова вызывают особый трепет в моем сердце. Многие кадры по несколько раз пересматриваю.

Поддавшись порыву, на выходе из Мишиной комнаты сама к Тимуру прижимаюсь и крепко его обнимаю. Знаю, что он сейчас уйдет спарринговаться и вернется только через час. Отпускать не хочу, хоть и понимаю, что должна. Впервые меня одолевают столь мощные эмоции. Кажется, я даже не могу их контролировать. Мне ведь не свойственно ничего подобное. Я не склонна проявлять инициативу. Боюсь первой делать шаг навстречу… Но сейчас скольжу ладонями по плечам Тимура и тянусь к нему губами. Не целую, а набрасываюсь на его рот. Нет, для других это, должно быть, нормально. Однако сама я расцениваю свои действия как нечто непристойное. Расцениваю и продолжаю. Словно от нашего поцелуя зависит моя жизнь, его жизнь, судьба всего мира… Мне нужны его сила, его запах, его вкус. Все, что можно.

Тимур тоже не бездействует. С первых секунд включается, с ответным голодом и жаждой отзывается на мой поцелуй, сжимает ладонями мои бедра и ягодицы, притискивает к себе, но инициативу перехватывать не спешит.

Я распаляюсь. Мне очень нужна его любовь. Прямо сейчас. Незамедлительно. И в то же время я боюсь, что сама все сделать не смогу. Не умею соблазнять и открыто говорить о своем желании. Поэтому действую телом. Трусь о Тихомирова, он уже очень твердый, и я стону лишь от этого контакта, невзирая на слои ткани между нами.

Мысленно считаю до трех и, переставая на мгновение дышать, скольжу ладонью вниз по его груди. Миную каменно-бугристый пресс и накрываю эрегированный член.

— Что ты делаешь, Птичка? — сипло шепчет мне в губы Тимур. — Я же не смогу уйти.

Мои щеки вспыхивают. Я стесняюсь. Мне крайне жарко. Даже воздух вокруг нас становится грешным. Но я намерена идти до конца.

— У тебя ведь будет пять минут? Всего лишь пять… Я почему-то очень сильно соскучилась… Сейчас хочу…

И дело ведь даже не в сексе. Мне нужна его близость. Мне нужен он весь. А заполучить Медведя полностью можно, лишь когда он оказывается во мне.

— Пожалуйста…

Дважды просить его не приходится. По взгляду понимаю: сейчас все будет. Он медлит, будто намеренно аппетит нагоняет. Зрительно меня поглощает. Рассматривает. Смакует. А потом… Подталкивая к стене, вынуждает прильнуть к ней и сдергивает с себя шорты вместе с трусами. Я дрожу и стону, едва лишь его горячая плоть прикасается к моим голым бедрам.

— Как хорошо, что ты в сарафане… — хрипит Тимур.

Обхватывая мою талию одной рукой, приподнимает. Я развожу ноги, обвиваю его бедра и, глядя на него из-под ресниц, замираю в ожидании толчка. Как только Тихомиров оказывается во мне, между нами происходит то самое соединение, в котором я так нуждалась. С трепетом и одуряющей бурей эмоций его принимаю. Он перехватывает меня удобнее и сходу начинает двигаться. Отдает все, что я хотела. Обнажая душу, ничего не скрывает. С рыком выдыхает мне в рот свое удовольствие. Дрожью выдает свою потребность во мне.