щекотно задев парня ресницами-стрекалами и глаз будто развернулся в глазнице, на его месте открылся круглый рот, усеянный мелкими радиальными клычками.

И плюнул зубами.

Выпь увернулся, как уворачивался от ударов колохвостов, а вот олар не поспел. Ему и некогда, и некуда было отступать, зверь доверял наезднику — зря, как оказалось.

Мелкое крошево угодило олару на хребет, тут же завозилось, острые зубы впились в гладкую кожу, разъедаемую едкой слюной. Олар выгнулся от боли, покрылся коралловыми струпьями и рухнул.

Второй прыгнул в последний момент, всадив нож в самую середину прилипа, в многофунциональный его центр. Оружие село тяжело и прочно, схваченное зубами. Второй уперся свободной рукой в мягкое, податливое тело твари и прошипел, едва ли не впервые объятый холодным пламенем ярости.

— Сдохни! Сдохни! Умри!

Нож прочертил глубокую борозду, выворачивая разрушающуюся плоть, а когда Выпь почти ухнул вниз, следом за Мороком — его подхватили.

Второй благодарно прижался ладонями к теплой шкуре Метелицы.

Остатки Клара гниющими хлопьями падали на дно гармошки.

***

Юга открыл глаза.

Медленно моргнул.

Флаг, уютно подпирающий спину, был приглушен до вкрадчивой ониксовой темноты. Палуба казалась продолжением игровой площадки Лута.

Темно. Далеко.

— Проснулся? — Выпь присел рядом на корточки.

Юга уставился на него. Стащил на шею абалоны. С силой потер лоб, размазывая быстро высыхающий пот. Башня была его сном-силком. Башня и лютый, мучительный холод.

— Надеюсь лишь, что никто на халяву не отымел меня во сне.

— Никто, — серьезно кивнул Выпь, — я следил.

— Да ты никак котом моим заделался, — оскалился Третий.

Второй шевельнулся — уйдет, понадеялся чернокосый — и опустился подле, бедро к бедру.

— Голова болит?

— Не твоя забота.

Помолчали. Юга мысленно сжался. Второй тяжело переживал смерть питомца, хоть и молчал о ней. Третий навострился читать его лицо, иногда даже успевал угадывать мысли.

— Я сплю на твоих волосах, — медленно проговорил Выпь, глядя перед собой, — но я ничего о тебе не знаю.

— А я о тебе, Второй? — огрызнулся Юга. — Что говорить… что рассказывать… Да и зачем?

— Ты твердишь, я молчалив. Но сам болтаешь без умолку, а главного никогда не скажешь. Тебя что-то тревожит, я чувствую. Спишь ты плохо. Во сне бродить порываешься, стонешь. Мне беспокойно. Я хочу помочь, разреши мне это…

Зеленые бусы обвивали его жилистое запястье, блестели, как тряпицей натертые. Юга потрогал их самыми концами пальцев и проговорился-таки.

— Тогда, в Башне… Волоха рассказывал про трепанацию. Я сам плохо, мало что помню, знаю лишь, что когда бежал, зашили меня не до конца и кишки вываливались, как вата из игрушки, — Юга потер щеку основанием ладони, хмурясь. — Они что-то засунули мне в голову. Я словно на нитках. Будто… по нотам. Ай, да не знаю, как объяснить, надо ли объяснять вообще.

— Я понимаю.

Юга кашлянул и торопливо перевел разговор. Этому он обучился с младых когтей, нехитрому искусству слушания. Дай человеку возможность говорить о себе — и он будет токовать до посинения, и тебе не придется рассказывать самому.

Однако со Вторым правило барахлило.

— Ну а тебе не странно, что ты слышишь эту, как ее, Алису?

— Нет. Не странно.

— А если бы оказалось так, что ты не последний? Ушел бы к своим?

Выпь пожал плечами.

— Не знаю. А ты?

— Не-е-е. — Юга быстро высунул кончик языка, рассмеялся. — Я привык быть единственным, рапцис морено. А в толпе мне подобных что во мне исключительного? Куклы, на один манер сшитые.

— Неправда. — Серьезно возразил Второй. — Ты на отличку. Я бы узнал тебя в любой одноликой толпе.

— Угу, олар помер, теперь я твоя новая скотина.

— Ты мой друг.

— И правда, как я мог забыть… — Юга потянулся, сверкнул зубастой улыбкой. Склонил голову набок. — Хватит разговоров. Лучше заплети мне волосы, пастух.

***

В дверь постучали. Вежливо, но решительно.

У вас день визитов, капитан-капитан.

— Волоха?

— А, Выпь. — Капитан поднял усталые, потемневшие глаза от путевого короба, с улыбкой повел рукой. — Проходи, не стесняйся.

Про себя прикинул — плюс-минус, и придется колоть стимуляторы. На голом кофе и горьком шоколаде не продержаться.

— Я не займу вас надолго.

— Разумеется.

Второй остановился в дверях. Заговорил, без запинок складывая слова.

— Просто хотел сказать. Я очень благодарен вам, за то, что вы сохранили жизнь Юга. Помогли нам встретиться. За то, что поверили мне и рискнули идти в гармошку.

— Свои люди — сочтемся, — привычно отговорился Волоха, зажал зубами сигарету, чиркнул спичкой о шершавый коробочный бок.

Выпь продолжал, словно не услышав.

— Но. Не надо подходить к нам как к объекту исследования. Как к эксперименту. Пожалуйста. Я очень уважаю вас. Но не стоит этого делать.

Волоха удивленно обернулся на гостя.

Второй стоял недвижно. Спокойный, с расслабленными плечами, сильными руками, без напряжения опущенными вдоль двужильного тела. Он даже взглядом его не прессовал, чуть сутулился, смотрел по привычке в лоб.

Он мог велеть ему, принудить, заставить — голосом, связкой слов. Но вместо этого решил просить. Как равный равного.

Иванов глубоко затянулся. Развитым за годы хождения в Луте животным чутьем понимал, что его не уберегут ни ошейник-фильтры, ни Еремия, ни экипаж, ни револьвер за поясом. Когда валентность Статута тормозила Вторых?

Выпь просто стоял и смотрел. И молчал.

— Договорились, — ответил капитан.

— Спасибо, — без улыбки кивнул желтоглазый.

Вышел, притворив за собой дверь.

Еремия шумно выдохнула в согласии с Волохой.

Как по мне, капитан, от Вторых лучше держаться подальше. Прилип тот коралловый не от ножа помер, ваш желтоглазый ему велел. Один Лут знает, что у них под языком.

— Да, — задумчиво согласился Иванов. Прикрыл глаза, откидывая голову. — Один Лут…

Глава 12

Очень скоро выяснилось, что всех запасов продовольствия — на один растущий организм и один организм прожорливый — пачка галет, сморщенное яблоко и фляга воды.

Крокодил внимательно посмотрел в синие глаза Первого и не нашел там ни стыда, ни намерения ограбить продуктовый склад. Оловянный сидел на борту, как заяц-паинька, поглядывал в Лут и на спутника.

— Лады, — смирился Нил, останавливаясь рядом, — раз нет еды, давай займемся разговорами.

— Давай, — нерешительно улыбнулся Лин.

Не было похоже, что он страдает от голода или жажды. Хотя — Нил мысленно двинул плечами — кто разберет-переберет этих Первых, чудной организм. Крокодил удобно, скрестив ноги, расположился на палубе. Поскреб голую щиколотку.

— Так почему сбежал, Лин?

Первый сжал губы. Вздохнул, но ответил:

— Мне необходимо попасть на Хом Черной Полыни.

— Твою мать! — воскликнул Нил, энергично вскакивая. — Ты что, самоубийца? Локо?! К чему тебе?!

— Нет, — Оловянный поднял узкую ладонь, словно защищаясь от водопада