Я заявила:

— Я возвращаюсь в Эверсли. Мне не стоит больше приходить сюда. Джонатан, я не вынесу, если об этом узнает Дэвид': Я хочу, чтобы между нами все оставалось, как прежде.

— Не правда ли, немного поздно говорить об этом?

— Не знаю. Не могу ни о чем думать. Знаю только, что сейчас я больше всего хочу уйти из этого дома.

— Дурацкий старый голос лишил тебя духа.

— Он напугал меня, Джонатан, и заставил осознать все зло, которое я причинила… себе, Дэвиду и тебе. Я изменила мужу. Ты предал брата.

— Клодина, любимая, давай прекратим этот спектакль. Я люблю тебя. Я хочу тебя. Хочу больше всего на свете.

Разве этого мало?

— Как можно, ведь я жена твоего брата?

— Ты опять за свое! Я хочу тебя. Ты хочешь меня. Мы чудесно проводили время вместе. Не забывай, ты страстная женщина. Ты пробудилась. Если бы не твои угрызения совести! Нужно только соблюдать осторожность, и все будет в порядке.

В его голосе чувствовалось легкое раздражение. Он пришел, чтобы получить сексуальное удовлетворение, а я не уступала ему. Теперь-то я наконец ясно увидела, что он собой представляет, и меня постигло страшное разочарование. Я разрушила собственную семейную жизнь ради мимолетного чувственного наслаждения.

Я ошиблась, приняв тень за реальность.

Мне отчаянно захотелось повернуть время вспять, но кому и когда это удавалось?

Я выскочила прочь из этого дома. Он поспешил следом, повторяя мое имя.

Мы остановились снаружи, и я дрожащими руками заперла дверь. Я чувствовала, что закрыла сейчас эту часть своей жизни.

И всю дорогу назад в Эверсли я непрерывно думала: «Что же это за голос… Чей это голос? Голос кого-то, кто знает о моем тайном грехе».

Наступил Новый год. С той встречи в Эндерби мы с Джонатаном больше наедине не виделись. Я избегала его и постепенно укреплялась в решении порвать с ним. Мать заметила, что со мной творится что-то неладное. Она уговорила меня пораньше уйти отдохнуть, и я с радостью согласилась. Мне хотелось побыть одной и обдумать, что же я сделала и смогу ли когда-либо исправить это.

И тут у меня возникло ужасное подозрение, что, по-видимому, у меня будет ребенок; это казалось настолько ужасным, что сперва я просто гнала от себя эту мысль. Глупо, конечно. Если это действительно так, то никуда не денешься, все равно придется об этом думать. Я хотела ребенка. Всегда хотела, но, если этому суждено случиться именно теперь, как я узнаю, кто отец?

Я думала, что могу порвать с Джонатаном и на этом все кончится. Но смогу ли я порвать с ним когда-либо? До конца жизни со мной останется постоянное напоминание о моей вине.

Появились ночные кошмары. Мне снилось, что я нахожусь в той комнате и голос все повторяет и повторяет, что я грешна перед Богом и людьми, что я распутница по отношению к мужу, добрейшему человеку на свете.

По-моему, в те дни после Рождества я полюбила Дэвида еще больше и особенно остро чувствовала всю гнусность своего поведения. Я бы все что угодно отдала, чтобы стереть из жизни последние месяцы и снова превратиться в ту чистую молодую женщину, достойную и честную, которая осознавала и ценила, что вышла замуж за благородного человека.

Как легко задним числом раскаиваться в безрассудстве! Как легко оправдываться молодостью, повышенной эмоциональностью, пробуждением чувственности… — все это так, но ничто не является оправданием.

Рождество закончилось, и гости разъехались.

Тетушка Софи планировала в феврале перебраться в Эндерби, а матушка старалась отговорить ее. Но Софи не терпелось переехать.

— Такой большой дом нужно сначала хорошо проветрить и просушить, напоминала ей мать.

— Это мы сделаем: наймем прислугу, пусть она за неделю устроится там и подготовит дом к нашему переезду.

Я считала, что ее отъезд в каком-то смысле будет для моей матери облегчением. Она говорила мне, что Софи всегда вызывала у нее чувство вины, и я, испытывая собственную огромную вину, понимала, как это гложет человека, хотя моей матери не в чем было себя винить.

— Я полагаю, — говорила она, — что вот такие калеки подчас специально заставляют вас страдать, особенно когда… Ну, ты разумеется знаешь, что она была обручена с твоим отцом до того, как я вышла за него.

— Да, и она отказала ему.

— Верно, и только спустя какое-то время мы поженились.

— Все это было так давно. Не пора ли уже забыть?

— Люди помнят до тех пор, пока им хочется помнить. Они подогревают свои воспоминания. Им доставляет удовлетворение бередить старые раны.

Я невольно поежилась.

— Клодина, что с тобой, тебе нехорошо?

— Нет, нет, все в порядке, — поспешно ответила я.

— Я подумала, не позвать ли доктора Мидоуса, чтобы он осмотрел тебя.

— О нет, мама, нет! — проговорила я в панике. Она обняла меня рукой:

— Ну хорошо, там видно будет.

Джонатан уехал в Лондон в первых числах Нового года.

— Там сейчас очень активизируются тайные враги, — рассказывал мне Дэвид в тишине нашей спальни. — Это касается не только войны, но ситуации в целом. События во Франции эхом отдаются по всей Европе. Размышляя об участи французской королевской четы, ни один монарх не может чувствовать себя спокойно. Они беспокоятся, не могут ли распространиться такие события и на другие страны.

— Ты думаешь, у нас такое возможно?

— Именно этого люди боятся, но мне кажется, что все обойдется. Мы не обладаем французским темпераментом и вряд ли дойдем до революции.

— У нас тоже бывали восстания. А в прошлом веке даже гражданская война.

— Да, возможно именно потому, что это слишком живо в памяти, никто не хочет повторения.

— Но у нас тоже отрубили голову королю, как теперь Людовику и Марии-Антуанетте.

— И спустя десяток с небольшим лет восстановили монархию. Более того, у нас нет причин для революции.

Думаешь, лондонские купцы очень хотят уличных беспорядков? У них слишком хорошо идут дела. А смутьяны могут нанести им большой ущерб, кроме того, всегда найдутся преступники и бродяги, которым нечего терять.

Они могут вызвать волнение.

— Разве сейчас у нас есть эти смутьяны?

— Уверен, что есть. Джонатан и отец очень много знают об этом, хотя мало говорят. Джонатан, по-моему, учится у отца. Со мной они об этом не говорят и правильно делают. Только непосредственно причастные люди знают, что происходит.

— Твой отец даже с моей матерью не говорит о своей тайной работе.

— Конечно, он никому не может рассказать, даже Лотте. Но, я думаю, именно из-за нее он сейчас меньше занят своей работой.