Франсуаза Саган страшно понравилась мне с первой же встречи, – с удовольствием вспоминал Феликс. – Естественными манерами, раскованностью, мгновенной реакцией. Началось с того, что она опоздала на целый час – возила собаку к ветеринару, а когда влетела в квартиру и я спросил, где нам удобнее расположиться для беседы, тут же сверкнула улыбкой: «Я виновата и готова дать интервью у вас на коленях!..»

Удалось повидаться с Михаилом Хлебниковым, который познакомил Феликса с юной итальянкой русского происхождения Марией Соццани, девушкой со строгим лицом мадонны. Спустя некоторое время Феликс узнал, что был в компании с будущей женой великого поэта ХХ века Иосифа Бродского.

Встреч было столько, что временами Феликс забывал о своей спутнице Татьяне Ивановне. «Ни к чему надеяться на то, что Феликс будет мне здесь настоящим другом, – как-то загрустила она. – Ему очень хотелось поехать в Париж, он понимал, что я помогу ему во многом. Впрочем, он вполне и во всем может обойтись без меня…»

Благодаря рекомендации Татьяны Ивановны Феликс побывал в гостях у ее старинного знакомого, одного из самых именитых писателей Франции, причисленного к славной когорте «Бессмертных», Анри Труайя. Лев Асланович Тарасов, а именно так звучит в оригинале имя писателя, впервые принимал у себя журналиста из России. В квартире Льва Аслановича, до потолка наполненной книжными сокровищами, Феликс чувствовал себя как в родной стихии… Татьяна Ивановна согласилась переводить беседу, потому что Анри Труайя, как ни странно, не был уверен в безупречности своего русского языка. Правда, часть разговора проходила все же на русском, и только отвечая на волнующие его темы, писатель прибегал к помощи привычного французского.

– Лев Асланович, не обижайтесь, – Феликс доверительно глянул на собеседника, – но вот о чем хочу вас спросить. Вы человек, облеченный наградами, званиями. У нас сейчас отношение ко всякого рода регалиям довольно скептическое. Как вы на это смотрите?

– Сами по себе награды и звания – вещь ничтожная. Писателю главное – верить в то, что он пишет. И писать только о том, во что веришь. Для меня гораздо большее значение, чем принятие в академики, имеет то, что я могу по четвергам встречаться с умными, интеллигентными людьми, а главное – свободомыслие. Эти «бессмертные», извините, свободомышленники. Если же отойти от эмоций, то могу заметить другое: Гонкуровская премия, к примеру, принесла мне и материальный достаток. Потому что до нее я продавал не так много своих книг. Гонкуровская премия – это такая реклама, что изо дня в день вы становитесь прямо сверхзнаменитостью…

Феликс вспомнил, как Иосиф Бродский рассказывал о процедуре избрания лауреатом Нобелевской премии и решил полюбопытствовать – а как стать членом легендарной Французской Академии?

– Все довольно просто, – Лев Асланович откинулся в кресле и слегка улыбнулся. – Вы сидите у себя дома и ждете телефонного звонка. В зале заседаний идет голосование, и вдруг вам телефонируют, что вас избрали. Сейчас же с поздравлениями к вам приезжают все академики и друзья…

Гости развеселились. Немного поговорив о великих именах французской литературы, о романах Труайя на острые темы российской истории, Феликс решился спросить:

– Лев Асланович, как вы думаете, в связи с большими социальными и политическими переменами в России не стареют ли те или иные страницы ваших книг?

– Это уже политический вопрос, – протестующе поднял руку писатель. – Мы не договаривались…

Он немного подумал, глядя в глаза журналисту. Тот смотрел безмятежно и доверчиво: Феликс не расставлял коварных ловушек, ему было просто очень интересно узнать мнение мудрого человека, так много знавшего о России.

– Ну что же, отвечу и на него, – кивнул Труайя. – Я считаю, что тоталитарные системы должны исчезнуть, они обречены на гибель… Я за свободу… Я боюсь, что у нации не хватит смелости понять, что напрасно было всегда кивать наверх, соглашаться с верхом, с тем, что диктовали властелин, правительство.

Труайя признался, что хотел бы увидеть Россию, но страшно боится разочарования, боится разрушить то хрупкое, духовное представление о родине, сложившееся за его долгую жизнь… За полвека работы он не припомнил случая, чтобы кто-то из бывших соотечественников, а ныне советских граждан, интересовался бы его трудами и исследованиями. Феликсу с трудом верилось в это, но Льву Аслановичу незачем было лукавить… Он обожал русскую литературу. В числе почти семи десятков его книг – биографии Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Гоголя, Толстого… Феликс с изумлением узнал, что у хозяина хранятся два письма Дантеса Геккерену, и в этих письмах будущий злосчастный дуэлянт жалуется другу, что смертельно влюблен в Наталью Гончарову-Пушкину, но та не стала ему близка, храня верность законному супругу. Письма переданы Льву Аслановичу наследниками самого Геккерена. Документы развенчивали культивируемый в СССР миф о распутнице, безответственно погубившей «Солнце русской поэзии». Именно такая версия, как единственно верная, осталась в памяти Феликса со времен учебы в школе.

– Ах, как жаль, что в России почти неизвестны исторические труды Анри Труайя! – бурно переживал Феликс по дороге домой, призывая Татьяну Ивановну в свидетельницы вопиющей несправедливости. – Как много мы теряем!..

У храма в Покрове. Здесь Феликса приобщили к христианскому братству. Со второй попытки

– Я согласна, Феликс, – вздохнула спутница. – Конечно, согласна…

2013 год. Среди книжных завалов и развалов в кабинете Феликса дружная чета Медведевых безуспешно ищет среди неисчерпаемого архива документальное подтверждение вручения Феликсу премии Союза журналистов СССР. Документ тем более интересен, что в отличие от респондентов, с удовольствием рассказывающих Феликсу о получении премий, наш лауреат не помнит ни одной детали…

– Так, всего у меня было премий десять, – бормочет Феликс, перебирая документы, письма, фотографии. – Где же эта грамота?.. Куда дел-то?

Оглядывается на Милу в ожидании ответа. Мила отвечает ему привычным – чистым и слегка вопросительным, мол, а сам как думаешь? – взглядом. Феликс супит бровь, как будто силясь что-то припомнить.

– Не проиграл же ее в казино! – чешет он затылок.

Одним из самых заметных персонажей, к кому помчался Феликс при первой же возможности, будучи в Париже, был Эдуард Лимонов. Бывший московский портной, поэт, насильно лишенный советского гражданства, автор бестселлера «Это я, Эдичка», потрясшего читателей словесным эротическим экстремизмом, одиозная свободолюбивая персона, бунтарь-одиночка – он был чрезвычайно интересен и как личность, и как поэт. Феликсу, высоко ценившему изящный слог, нравились стихи Лимонова, которые услышал в исполнении барда Евгения Бачурина. Идя на встречу с Эдуардом, Феликс спешил на встречу с легендой. У легенд бывает неприятное свойство развеиваться, и Феликс этого немного боялся. Но зря.