А германец наши минные позиции в Ирбенском проливе постепенно тралит, и латать эти прорехи скоро будет нечем, — со вздохом подвёл итог офицер.

— Кстати! Вы слышали, Николай Яковлевич Цинглер развил бурную деятельность, у него дома собираются армейские и флотские офицеры — обсуждают толи марсиан, толи пришельцев. Вроде как их обнаружили наши учёные из Пулковской обсерватории, — поменял тему с болезненной на более нейтральную гражданский.

— Какие-то слухи до меня доходили, но вы же знаете — я постоянно пропадаю на то на Балтийском заводе, то на Адмиралтейских верфях. Совсем нет времени интересоваться, чем живут светские салоны, — подполковник развел руками.

— Ну, вы, милейший, и сказали! — возмущённо всплеснул руками Вениамин Александрович. — Записали уважаемого учёного, астронома, геодезиста и картографа, профессора, член-корреспондент Императорской Академии Наук, одного из руководителей Русского географического общества в содержателя модного салона! (Причем — «содержателя модного салона» было произнесено так, словно старого генерала обвинили в содержании борделя.)

— Помилуйте! Я знаю, что вы знакомы с Николаем Яковлевичем, и никак не хотел задеть ни его, ни вас. Но у меня и правда практически нет свободного времени, чтобы интересоваться новостями.

— Тогда я вам расскажу коротенько о том, что там обсуждается. — И он негромко стал рассказывать полковнику о научных и околонаучных новостях.

Дамы в шляпках, господа в добротных костюмах, несколько священнослужителей в рясах проходили мимо собеседников, и порой им приходилось прерываться, чтобы раскланяться со знакомыми.

Вдруг из-под небес раздался звука фанфар. Он заполнил площадь, отразился от стен домов, перекрыл шум трамваев на Невском, загулял меж колоннами собора. Народ начал озирается по сторонам в попытке понять, откуда идёт звук, а он нарастал, накатывал словно прибой. Кто первый поднял голову с посмотрел наверх, потом не смогли установить даже самые дотошные журналисты. Но крик.

— Вон! Вверх посмотрите! — услышали все.

Головы толпы синхронно поднялись. В воздухе на высоте тридцать метров зависла арка ворот. Створки её обильно украшал растительный орнамент, две витые колонны, на которых они висели, оплетали виноградные лозы, и всё это находилось в золотистом ореоле. Фанфары смолкли, створки медленно отворились и глазам зрителей предстал человек в простой серой рясе, подпоясанный веревкой, на груди висел небольшой деревянный крест. Но глаза всех присутствующих устремились на две фигуры стоящих по бокам от человека! Ангелы!

Человек бросил взгляд на сквер, на столпившийся народ и сделал шаг в пустоту. У собравшихся на миг сердце пропустило удар. Но воздух под ногой в сандале чуть засветился и превратился в широкую ступень. Пришелец начал спуск вниз по появляющимся из воздуха ступеням, два сопровождающих его Ангела последовали за ним. Тишина, что накрыла окрестность, была оглушительной. Казалось, что даже извозчичьи лошади перестали фыркать и цокать копытами, трамваи на Невском остановились, прекратив свой извечный перезвона. Один священник, что недавно вальяжно вышел из собора, плюхнулся на колени и стал, неистово крестясь, биться лбом оземь. При этом золотой усыпанный драгоценными каменьями наперстный крест звякал о камни.

На этот звук и отвлёкся один из знакомых нам собеседников. Подполковник бросил быстрый взгляд на священника и с лёгкой иронией отметил: «Видно сильно нагрешил батюшка — ишь как появление начальства проняло». Игорь Иванович никогда не был сильно религиозным человеком и при этом совершенно искренне верил в бога.

Человек в рясе со своими спутниками спускались медленно, так чтобы их могли внимательно рассмотреть. Конечно, взгляды большинства приковывали к себе ангельский эскорт. Фигуры с белыми крыльями за спиной явно принадлежали к ангельскому воинству — об этом говорили мечи, подвешенные к поясу, и пластинчатые доспехи на манер римской лорики, что порой просматривались под полами длинных алых плащей. Ростом они были метра под три и казалось их подопечный должен был потеряться на их фоне. Ан нет. Их богатырский рост лишь подчеркивал важность сопровождаемого лица. Гости ступили на землю, и толпа, крестясь в благоговении, расступилась.

Прибывший поднялся на по ступеням собора так, чтобы люди лучше его могли видеть, осмотрелся и широко перекрестил собравшихся.

— Мир вам, — негромко произнёс гость, но голос его с лёгкостью заполнил всё пространство от ступеней храма до Дома Зингера на противоположной стороне проспекта. — С печальными вестями я пришёл к вам, братья и сёстры. Ваши действия, а ещё более ваше преступное бездействие, сильно разочаровали ЕГО! — оратор поднял глаза к небу. — Тяжкий грех клятвопреступления лег несмываемой печатью на вас, возлюбленные чада. Клятвы, данные именем Его на свешенной книге — не простой звук, сотрясающий воздух и кара нарушившим их будет суровой. Не все способны вынести испытания, выпадающее на их долю. — Взглянул на благоговейно внимающую толпу добрыми глазами опытного психоаналитика. — Но решенье Его таково: с этих пор, и до полного раскаяния, ни одна молитва произнесенная не достигнет престола Его и не найдёт отклика.

Взмах руки пришельца и открытая дверь в собор сама собой резко захлопывается, а свечи и лампады в соборе гаснут.

— Ваш прошлый император не оправдал высокую миссию, доверенную ему Самим Господом — он оказался слаб. Но из глубин пространства и времени по воле Его пришёл новый.

Рука оратора поднимается вверх — и в небе чётко формируется портрет молодого мужчины с длинными темно-каштановыми волосами и странными остроконечными ушами.

— Вы может принять его и его людей, и вместе стравиться с невзгодами и испытаньями, что отмерены вам. А можете отвергнуть — и навсегда погрузиться в пучину междоусобицы и раздоров. Только от вас завит, как скоро наступит искупление за грехи, и молитвы снова будут услышаны!

Посланец широко перекрестил собравшихся и, вместе с охраной шагнув на вновь уплотнившийся воздух, стал подниматься к арке, парящей в небе. Сказать, что толпа была в шоке — это ничего не сказать. Такого религиозного катарсиса давно мир не видел — кто-то смеялся, кто-то плакал, многие стояли на коленях и истово молились. Ещё более впечатляющее зрелищ являли собой священнослужители, что были в соборе на выборах и как раз все вышли на улицу. Бледные, с лицами восковых кукол, пришибленные произошедшим, осеняющие себя крестными знаменьями словно заведенные — а в глазах плескался дикий ужас. И только некоторые, человек девять-десять, были в искреннем восторге. Журналисты, что пришли осветить выборы, также подались всеобщему религиозному экстазу, хотя парочка особо отчаянных умудрялась одной рукой креститься,