было, кроме увечных и сумасшедших. Община не зависела от церкви, но подчинялась ее уставам и вносила в церковь и общую лепту, и индивидуальную. Накопления церкви шли не только на церковную утварь, строения, но и на пособия при пожарах, наводнениях, на содержание престарелых и т. п. Зависимость общины от князя была налоговой, но непомерные дани князь имел право наложить только в исключительных случаях: стихийные бедствия, война, усобица и т. п.

Размножение княжеств, дружин, их содержание утяжелило дела общины. Князья старались, и успешно, сделать общины зависимыми от себя и управляемыми. Общинам приходилось содержать дружинников, командиры которых постепенно взяли на себя право распорядителей и судей общин. Волостели (отсюда далее волость) и тиуны вмешивались в дела общины, так как чувствовали за собой силу князя. А так как власть заставляла князя постоянно усиливать свое влияние, то община все более теряла свои права.

Когда Россия пришла под руку великого князя московского, общины в ее первоначальном виде уже не было. Начиналось боярское наместничество. На север крестьяне бежали не только от татар, в старую веру крестились не только от переписи церковных книг, — еще и от того, что труд на земле становился подневольным. Отсюда ведет исчисление приказный период владения землей, появляется приказное служилое сословие, которое впоследствии выродится в чиновничество.

В уставной грамоте царя Грозного резко обозначены два начала — народное и приказное и борьба меж ними. Грозный отмечает, что от челобитных крестьян непрерывная докука, что бояре в своих волостях излишне досаждают крестьянам. Грозный вводил правило, чтобы создать в селах институт выборных старост, но со смертью Грозного приказная система вновь взяла верх. От тяжелых податей число беглых (избылых) людей увеличилось, но их налоги раскладывали на оставшихся тягловых. Постановлением Бориса Годунова было запрещено передвижение крестьянам. Это начало крепостного права. Все за крестьян решали государственные посадские лица, всю заботу о народе правительство взяло на себя и убило тем самым творческую его энергию. Не на себя надеяться, а на государство, не судом своим, общинным, судить стали крестьян, а государственным. Это давало большой произвол власти на местах.

При Михаиле Федоровиче селяне выпросили себе выборных для представления их интересов. Но эти выборы почти ничего не дали, т. к. место выборного можно было купить взяткой воеводе или магарычом миру. Да и добросовестные выборные зависели от множества стряпчих, подьячих, судей.

Бесконечные жалобы доняли Петра, и он решил окончательно уничтожить сельское самоуправление, организуя Россию по западному образцу. Вмешательство правительства доходило даже до диктования покроя платья, распорядка дня, запрещения браков без разрешения начальников и помещиков. Сельское управление стало не во благо крестьян, а в облегчение управления. Над крестьянами стало чудовищное количество начальников. Крестьяне все стали крепостными (исключая северные губернии).

В 1752-м была повторная публикация о «вечном крепостном праве». Прошло несколько «ревизий». Работа из-под палки привела к чудовищным событиям 1787—1788 гг., к голоду. И вообще, всегда — голод, бедствия, они не от стихии, от социального неустройства. Голод (оставляем в стороне описанные стократ восстания) вынудил Екатерину Вторую ввести волостное правление. В губерниях и уездах власть над землей получило выборное земство. Но волостное правление — исправник, заседатель, становой и писарь — не принесло облегчения, уже была инерция давления на народ, а не выслушивания его забот, не помощи народу, а взиманию с него.

Приказная система выродилась в указную, тоже искусственную, заимствованную, безо всякого стремления к сохранению в народе любви к земле. Диву даешься, что в тяжелейшие годины народ спасал страну, спасал, и вновь ему надевали хомут.

Грянул для крестьян 1861 год. «Вечное» крепостное право пало. Самое же грустное, что возврата к старопрежней общине быть не могло. Почему? Стало раз в пять больше тех, кто не работал на земле, а есть хотел. Солдат стало больше и т. д., а изъян, как говорится, всегда раскладывался на крестьян. Крестьяне же, инстинктивно сохраняя себя, хотели перейти на отношения с городом не денежные, а обменные, товарные. Но уже действовал разврат города, уже хлынуло понятие моды в одежде и в вещах, уже торговля была в таком размахе, что крестьяне растерялись. Читая документы этих лет, видишь все-таки, что еще многое можно было поправить. Но в одном случае — при условии грамотности. А ее не было. Тут нужен был бы сравнительный анализ грамотности крепостных и некрепостных губерний, ясно, что она выше в последних, но в первых выборный сельский староста, каким бы он ни был справедливым, если он был неграмотным, он целиком был в руках писаря. Крестьян не надо было агитировать за грамотность, но вдруг они стали видеть, как выученные сыновья покидают деревни, они нужны городу. Свободная торговля водкой, бывшая монополией государства, даваемая им на откуп ловким торгашам, расплодила кабаки, а промышленность без конца оттягивала крестьян на заводы и железные дороги. Дело управления на миру все больше решалось глоткой в двух смыслах — крика и питья, когда просящий выставлял на круг угощение. Выявились и хорошие стороны мирских сходок — их настойчивый контроль общественных денег и общественная предприимчивость. Но если сход не видел прямой пользы в чем-либо, то молча упирался.

Все-таки было всеобщее ожидание, что после освобождения указом о вольности русского крестьянина его природная смекалка, его ум, его неиспорченный быт, порядочность нравов дадут свои плоды. Все это могло быть без подталкивания и ссылок на примеры западных католических хозяйств. В недоверии, в консервативности крестьянства более прочно заложено движение вперед, нежели в рывках, в насилии и т. д.

После революции ТОЗы, коммуны, затем колхозы и совхозы тоже каждый раз крепко встряхивали устоявшийся крестьянский быт. Потом война, потом нищета после войны, потом времена кукурузы и ликвидация частных хозяйств. Можно сказать, что только сейчас еле-еле начинается подлинное хозяйствование на земле. Прообраз сельской общины — колхоз, стоящий совершенно на новой социальной основе, технически развитой, он сохраняет очень ценные исторические вещи, это прежде всего — коллективность землепользования, коллегиальность решения, гласная выборность руководителя, расчеты в пользу экономики, выделение помощи неимущим, инвалидам, вдовам, содержание стариков. Тут же важное: поощрение работников по заслугам. Тут масса превосходств перед городом — свежесть продуктов, природа, чистый воздух, близость реки и леса, забота о меньших братьях — домашних животных, и все это через труд, ведь труд есть основа нравственности. Город, давая труд, обкрадывает в остальном. Я с радостью все же замечаю прежнюю консервативность и недоверчивость крестьян. Они охотнее заводят корову, если ее держит председатель и парторг, и т. п. Крестьянин должен знать, что его дети и внуки будут жить по тем же законам, что и он сам. Эта недоверчивость имеет жизненную основу — много раз крестьяне обжигались на обещаниях скорого