Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Павел Николаевич сел за стол в пижаме, прикрылся газетой — себя и яичницу отделил от жены. Голос исходил из-за газеты, видны были только крепкие пальцы с аккуратно срезанными ногтями, которые постукивали по краям газетного листа.
— Я выделил средства на приобретение кухонного шкафа, — информировал он Лизу. — Желательно белого цвета. На какие шиши мы теперь его купим? Погоди, я не кончил. Соображение второе: в конце года мне на предприятии выделяют двухкомнатную квартиру. Прописывая тебя в прошлом году на московской жилплощади, я рассчитывал на определенную отдачу в смысле увеличения шансов на метраж. Однако в малогабаритной квартире, даже если этот чурбан в нее влезет, он сожрет все увеличение жилплощади. Ты об этом подумала?
— Но он почти вечный… И львы.
— С тобой в магазине Тамара была? Предупреждаю, что дальнейшего ее пребывания в своем доме я не потерплю. Учти.
Павел Николаевич встал и пошел одеваться. От большого волнения он не допил чай с молоком. Лизочка молчала как мышка. Она сама ничего не ела, да и не хотелось. Павел Николаевич быстро собрался и ушел. А Лизочка достала с верхней полки на кухне, из-за пачек с солью, сигареты, вернулась в комнату и закурила, открыв форточку. Если Павел Николаевич узнает, что она себе позволяет, наверное, подаст на развод. Лизочка глубоко затягивалась, из форточки тянуло мокрым ветром, она думала, что Тамара все равно будет приходить, куда ей без Тамары.
Убирая со стола, смотрела на шкаф, он ей нравился больше, чем вчера, может, из-за нотации. Шкаф был нежеланным в этом доме — большой, пузатый, со львами, а нелюбимый.
Тамара прибежала без звонка, чтобы ехать на завод, а на самом деле хотела полюбоваться шкафом и узнать, что Лизе за него было.
— Гляжу, — сказала с порога, — что вещи не порушены, а у тебя синяка под глазом нету. Что, обошлось?
— Сердится, — пожаловалась Лиза. Конечно, Павел Николаевич ее ни разу и пальцем не тронул. А вещи рушить при его бережливости даже смешно.
— Что говорил?
— Не велел тебя пускать.
— Ты, конечно, все на меня свалила.
— Сам догадался.
— А я, значит, черный демон, дух изгнанья? Ну и шут с ним, с твоим пузырем. Давно бы от него сбежала…
— Тамара!
— Не умоляй. Лучше пепельницу принеси. Где рюмки? Поставить надо. Они сквозь стекло будут просвечивать, как во дворце.
— Пойдем, пора уже.
В автобусе Тамара все рассуждала, отгородив Лизу грудью от публики.
— Ну если бы рвалась в столицу, к цивилизации. А ты ведь и в своих Кимрах жила не хуже…
— Не знаю.
— А что ты здесь видишь? Он хоть в театр тебя водил? Ну не сейчас, а когда ухаживал?
— Ты же знаешь…
— Знаю. И не ухаживал. Приехал к родным в Кимры, увидел, что ты у тетки полы моешь, и увез…
— Тома.
— Только не утверждай, что ты этого борова любишь. Такая любовь не имеет права на существование.
Лиза ждала остановки. Там им в разные стороны: Лиза — аппаратчица, а Тамара — машинистка в заводоуправлении.
Глава 3
Вечером Лиза задержалась, собирала профсоюзные взносы, потом забежала в магазин. Павел Николаевич уже был дома, и не один. Привел своего знакомого столяра. Они вместе простукивали шкаф, выясняли ценность, а Лизочка собрала на стол; хорошо, что четвертинка нашлась. Павел Николаевич сам пьет редко, только в компании, но на всякий случай держит запас.
Проводив гостя, Павел Николаевич встал против шкафа, сам — как шкаф.
— Настоящий дуб, — сказал он, не глядя на Лизу. — Ты его покрой мебельным лаком, тонкий слой накладывай, а трещины замажешь коричневым карандашом.
Потом он ушел к одному профессору, машину ему чинить, а Лиза занялась шкафом. Вымыла, протерла лаком, трещины замазала. Внутри посыпала нафталином. В нижнем ящике нашла какие-то карточки с дырками по краям. Ящик был объемистый, но неглубокий. Что в него положить, Лиза пока не придумала. Зато наверх, под стекло, поставила рюмки, подаренные к свадьбе, и старый фарфоровый чайник с отбитым по краю носиком, с трещинкой на крышке, но очень красивый — старинный, с птицами.
Лизе было интересно представлять судьбу шкафа, воображать, как барышня в белом платье до пола отворяла его, чтобы вынуть хрустальный графин с лимонадом, и наливала в хрупкий бокал.
Когда Павел Николаевич вернулся, усталый, он первым делом вынул чайник, чтобы не портил вида. Лиза, разумеется, не спорила. Она думала, что он человек вообще-то не злой и справедливый, но стесняется, что она может принять его за ровню, как бывает в иных семьях. Но ей это и в голову не приходило. Все-таки разница в возрасте больше двадцати лет. К тому же старший механик, золотые руки. А что она видела? Кончила восемь классов, работала в магазине, ездила в туристическую поездку в Киев, даже не мечтала, что будет жить в Москве… Правда, если бы мечтала, то, конечно, не так, как получилось.
В шкафу всему нашлось место. Даже ненужным вещам. Павел Николаевич ничего не выбрасывал и любил рассказывать, как выбросил какой-то винт, а понадобилось, пришлось рыскать по магазинам. А у Лизы хорошая память, молодая, она всегда помнит, где что лежит: «Лиза, где белый провод? Лизавета, где ручка от рыжего чемодана?»
А теперь все в шкафу. И все равно нижний ящик слева пустой.
Глава 4
Тамара поджидала Лизу в проходной.
— Держи, — сказала она. — Билеты в театр. В месткоме раздобыла. Пятнадцатый ряд партера.
— И мне идти?
— Со мной пойдешь.
— А как же Павел Николаевич?
— Наш местком-то. Он все равно бы не пошел. «Дама с камелиями». Дюма написал. Ты «Три мушкетера» читала?
— Читала. Только это другой Дюма. Дюма-сын.
— Удивляюсь я тебе иногда. Все ты знаешь, а ни к чему. Так пойдешь?
— Если Павел Николаевич…
А Павел Николаевич не возражал. Только спросил, какова цена билетам. Лиза была готова к вопросу и сказала, что через местком, бесплатные.
— Тогда надо посетить, — сказал он. — Иди.
Нельзя сказать, что он был страшно жадный, но копил на обстановку в новой квартире, чтобы все как у людей. Тамара говорила: «Ты, Лизавета, учти, он всю жизнь будет копить, передохнуть не даст. Сначала на гарнитур, потом на машину, потом еще чего придумает».
Лиза за полтора года ни разу в театре не была. Даже в кино только три раза ходила. Да что там — свадьбу не праздновали. Свадьба была без белого платья, без машины
