Каждый, кто что-то представлял собой в имперские годы, имел летний дом в самой Байе или около нее — от Августа, который не одобрял пьяное буйное поведение местных приятелей, с которыми развлекалась его дочь Юлия, и однажды даже написал краткое письмо ее кавалеру с упреком, что тот посетил ее тут, и до Антонии, теперь старшей среди женщин императорской семьи, когда Ливия и Агриппина были мертвы.[383] Домом для Антонии служила роскошная вилла на маленьком труднодоступном участке южнее города. Ранее им владел патриций времен Республики Гортензий — тот самый, у наследников которого Август конфисковал для себя дом на Палатине. Вилла Антонии была популярна у праздных туристов благодаря эксцентричной привычке ее хозяйки держать в богато оформленном пруду угрей, украшенных золотыми сережками. С прекрасным садом и великолепным видом с террасы через залив в сторону Помпеи, этот приморский дом обеспечивал Антонии желанное уединение не только от палящего летнего жара города, но и от смертельно опасной обстановки на Палатине во время темных дней правления Тиберия, которые привели к смерти двух из троих ее детей, Германика и Ливиллы.[384]

Через два десятилетия от этого момента и при новом владельце та же самая спокойная вилла возле Байи станет сценой, вероятно, самого печально известного и наиболее ярко описанного убийства в римской истории после убийства Юлия Цезаря. Жертвой на этот раз окажется женщина — показав, насколько более крупной политической фигурой стала женщина с дней Республики.

Годы, приведшие к этому кровавому событию, были отмечены воцарением трех императоров и объявлением о наследовании четвертого носителя пурпура, который станет последним в династии, основанной Августом и Ливией. Если в рассказах комментаторов-моралистов следующего поколения имена этих мужчин стали самым худшим, что может продемонстрировать имперское правление в области коррупции, скандальной жизни и злоупотребления властью, то их супруги наглядно продемонстрировали максиму, что здоровье Римской империи всегда может быть оценено поведением ее первых леди.

Как и у остальных ее родственниц из династии Юлиев-Клавдиев, о начале жизни Агриппины Младшей, вероятно, самой знаменитой из нового поколения имперских женщин, сохранилось очень мало деталей. Одна из шести отпрысков Германика и его обожаемой жены Агриппины Старшей, она родилась 6 ноября 15 года н. э. во время кампании ее отца, в немецком провинциальном городе Ара Юбиор (современный Кёльн). Привезенная в Рим младенцем, Агриппина Младшая выросла на Палатине вместе со своими братьями и сестрами. Маленькой Агриппине исполнилось четыре года, когда пришло известие о смерти в Сирии Германика, и ее дядя Клавдий привез ее на Аппиевую дорогу встречать скорбную процессию матери из Брундизия.

Об этом времени мы знаем лишь то, что ей, двум ее младшим сестрам и старшему брату Калигуле, очевидно, позволили оставаться с матерью в ее палатинских апартаментах. Следующей раз мы слышим о ней в 28 году, когда в возрасте тринадцати лет она по воле своего двоюродного дедушки Тиберия выходит замуж за человека с безупречно голубой кровью, но весьма порочной репутацией — внука Октавии, Гнея Домиция Агенобарба, обвиненного однажды в том, что он намеренно задавил своим экипажем ребенка, игравшего с куклой на деревенской дороге.[385] 15 декабря 37 года в Акциуме родился их сын, Луций Домиций Агенобарб, более известный в истории как просто Нерон.

Нерон родился через девять месяцев после смерти Тиберия, который испустил последний вздох 16 марта 37 года в возрасте семидесяти восьми лет, проведя последние годы затворником на вилле на вершине холма на Капри, остатки которой ныне все еще обращены на сверкающую голубизну Средиземного моря. По нему никто не скорбел. Его добровольное уединение создало атмосферу политической стагнации и подозрительности в Риме, а его угрюмый характер и природная скупость не добавляли любви к нему народа, страдавшего от нехватки хлеба. Говорят, толпы, услышав о его смерти, радостно кричали: «В Тибр Тиберия!» Ходили рассказы о его жестокости и о сексуальных оргиях с маленькими мальчиками на Капри; его когда-то дородное тело к смерти усохло, стало изможденным и уродливым, покрытым пятнами. Финал жизни Тиберия оказался унизительным.[386]

Затянувшийся на много лет вопрос о наследнике Тиберия был под конец решен. Возможны были только три кандидатуры: младший брат Германика Клавдий, Калигула или Тиберий Гемелл — сын дочери Ливиллы. Клавдий считался неудачной кандидатурой из-за его увечий, поэтому его племянники Калигула и Гемелл были названы совместными наследниками. Но Калигула быстро дождался отмены императорской воли и Гемелла позднее в том же году заставили совершить самоубийство.[387] Таким образом, 24-летний Калигула стал третьим римским императором. При отсутствии реального политического и военного опыта лишь память о его отце Германике помогла ему завоевать народную поддержку.

Несмотря на то что его правление длилось только четыре года, имя Калигулы стало синонимом одного из самых грязных периодов истории Рима. Позорный случай, когда он однажды попытался назначить любимого коня консулом, — лишь один из многих дошедших до нас анекдотов, иллюстрирующих его эгоизм, жестокость и распутство. Рассказывали, что он кидал горожан диким зверям или распиливал пополам за малейшее недовольство; что он заставлял родителей присутствовать при казнях их сыновей и устраивал допросы с пытками во время приема им пищи; что он подавал на своих празднествах позолоченные мясо и хлеб и пил жемчуг, растворенный в уксусе, — эхо рассказа о выходке, совершенной однажды Клеопатрой, этой еще одной насмешницей над римскими ценностями. Ходил даже слух, что Калигула ускорил смерть Тиберия, с которым в это время находился на Капри, и, удушив приемного дедушку подушкой, стал образцом для подражания всем последующим узурпаторам императорской власти.[388]

Тем не менее правление Калигулы началось довольно благоприятно — с серии мер, ублаживших толпу. Они включали его личное паломничество через штормящее море к острову Пандатерия, чтобы забрать прах матери, Агриппины, который он привез в Рим в собственных руках и захоронил с пышной церемонией в мавзолее Августа.[389] Это было горькое повторение путешествия, которое он совершил, когда ему было всего семь лет, сопровождая мать в ее возвращении домой из Брундизия с прахом его отца. В честь матери нового императора были устроены игры, на которых ее портрет провезли вокруг арены в запряженном мулом carpentum. Ее реабилитацию завершил выпуск новой серии бронзовых монет с надписью «Сенат и народ Рима — в память об Агриппине», с ее портретом и титулами на другой стороне.[390] Таким образом Калигула провел черту между собой и непопулярным Тиберием, который так плохо обошелся с Агриппиной.