придет поздно, у нее обход. Саша уже много раз ходила с мамой на обход учеников. Весной и осенью все преподаватели училища, или, как их называли – мастера, должны приходить в гости к своим ученикам, проверять, как те живут, всё ли у них есть, узнавать, почему не появляются на занятиях и не сдают контрольные. В училище у мамы на занятия не ходили больше половины класса, то есть группы. Сегодня и завтра – последние два дня, когда мама должна проверить всех. Она еще вчера утром так и сказала: «Сегодня и завтра рано не ждите – пойду к своим ходилкам-бродилкам». Так она называла тех, кто часто пропускал занятия.

Хорошо бы сейчас пришла мама. С ней бы можно было всем вместе пойти проверить бабу Тоню. Саша наконец переступила порог крыльца, шагнула в еще не черное, но тоскливо серое пространство подъезда. Странно, ведь она в первый раз за сегодня вспомнила маму. Обычно она еще до уроков несколько раз маму вспоминает. Даже как-то стыдно. Мама днями работает, чтобы ее прокормить, одеть, обуть, а она совсем по маме не скучает. Саша медленно, с опаской, поднималась по лестнице. Ну а мама? Интересно, мама-то сама часто вспоминает Сашу? Никогда не было, чтобы она вернулась с работы и сказала: «Я весь день о тебе думала». Вчера Сашу чуть не затоптали, сегодня она осталась без хлеба и без бабушки. Хотя мама, наверное, не знает, что хлеба они не купили, что бабушка пропала. Ой, а школа-то? Они бы и не успели в школу? Вряд ли. Саша, может, и успела бы, но ведь Аньке не в чем идти и Женю одну не оставить. Милиция приедет, она попросит им справки дать, чтобы за прогул не ругали. Если бы мама знала, что Саша в школу не пошла, точно бы переживала…

Второй этаж! Саша ведь так ничего и не знает про Светку. Она заглянула в коридор – он весь был залит теплым и безопасным светом. Даже в самом конце, возле Светкиной двери, было светло. Надо, наверное, зайти к ней. Вдруг ее мама не прочитала записку и до сих пор не знает, где Светка?

Саша свернула в коридор и – она даже заходить не будет, только постучит и спросит, ведь дома Анька с маленькой Женей, да еще милиция может приехать.

– Тетя Люся! Тетя Люся! – она торопливо застучала по двери.

В комнате послышались шаги.

– Это ты?

Светка! Светка дома!

– Я это! Я!

Светка отперла. Она была в полинялом фланелевом халатике, в меховых чунях, рука ее, загипсованная, висела на скрученном бинте.

– Заходи! – сказала она, шире открывая дверь.

– Да мне эт-т-та… мне некогда, у меня там Анька с сестрой сидят, их ограбили. Я только узнать, как ты.

– Хорошо я, – сонно ответила Светка.

– А мама? Мама тебя сразу нашла?

– Сразу.

Светка просунула палец под край гипса и почесала руку.

– Ну, я потом зайду, хорошо? Там милиция должна к Аньке приехать. Ты представляешь, они прям голые выскочили из окна, в одних шубах.

Светка всё так же безучастно и даже равнодушно на нее смотрела – видно было, что ей Аньку с маленькой Женей совсем не жалко.

– Я пойду, да? – сказала еще раз извиняющимся тоном Саша. – Ты тут осторожней. Ксенофонтовых обокрали тоже утром. Даже замки вырезали и унесли. Закрывайся давай и не подходи к двери.

– А если они придут? – очнулась наконец Светка.

– Хм-м-м… ори тогда с балкона, чтобы услышали. Прыгать тебе высоко, – потом она подумала и добавила: – Да к тебе и не придут. Они к челнокам ходят. У тебя мама где работает?

– В пароходстве, – испуганно ответила Светка.

– Вот видишь! Не бойся! – она махнула Светке рукой и побежала на освещенную лестницу. До своей двери она добежала на одном дыхании. Стучать не пришлось – Анька ждала ее и всё время прислушивалась к шагам, как только услышала Сашу, сразу открыла. В комнате пахло колбасой. Анька с Женей сидели на Сашиной кровати и ели. У каждой в руке было по куску темной колбасы в прозрачной оболочке и с кругляшками жира и по кружке с водой. Анькин кусок был очень большой, почти с целую палку. Она отломила Саше и сразу пояснила:

– Так нам баба Тоня завернула. Я ее в вазу положила. А че? Больше-то нет ничего.

Саша понюхала колбасу – как вкусно пахнет!

– Сырокопченая! Из Польши! Они еще зимой привезли, по холодам-то хорошо, – Анька утопила зубы в колбасе, оторвала кусок и запила водой.

– Вызвала милицию? – спросила она и снова откусила от своей польской сырокопченой.

Нет, ну как пахнет, подумала Саша.

– Вызвала, приедут сейчас. Обещали потом сюда за вами зайти.

Она сглотнула слюну и наконец решилась откусить от колбасы. Она ведь после утренней каши так ничего и не ела. Интересно, сколько времени. То есть который час. Она с опаской посмотрела на настенные часы – скоро пять. Надо же! Вышла ведь с бабушкой из дома в восьмом часу. Чуть-чуть постояли в очереди, потом она кричала Аньку, потом они перетаскивали вещи, Саша отводила Женю домой, два раза бегала звонить. И уже почти пять. То-то на улице стало серо, а в животе – страшно.

Она посмотрела на Аньку – та беззаботно и как-то слишком уж аппетитно жевала, как будто их и не ограбили вовсе и не попалась баба Тоня грабителям. Надо бы сходить в квартиру и проверить. Но как? Снова спускаться одной, бежать по теперь уже почти темной улице, стучать в дверь к глухой бабе… Разве что Анька побежит?

– Может, чай поставить? Дома-то мы всегда после еды чай пьем, – предложила Анька. Она точно не собиралась идти проверять бабу Тоню.

– Чаю давай, – пискнула из-за ее спины маленькая Женя.

– У тебя там это… там, в холодильнике-то, каша есть. Давай этой дадим? – она показала на сестру. Саша удивилась, никакой каши она не помнит.

– Ну каша пшенная. Захрясла уже, но можно ж подогреть.

Саша налила в чайник воды и поставила кипятить. Залила кашу в эмалированном ковшике, правда, дала Жене ложку – та стала есть прямо из ковшика. Отламывала пласты и ела. Чай нашелся – был только старый, в желтой коробке со слоном. Мама не разрешала его заваривать. Когда из Белоруссии прилетал к ним в гости ненадолго родственник, летчик, он рассказывал, что в этот чай добавляют запасы из какого-то Чернобыля. Разбавляют ими байховый грузинский чай и пакуют в такие вот желтые коробочки со слоном. Иногда маме удавалось достать