Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Больше он ничего не сказал, лишь поглядел со страхом. Потом отвел глаза, словно при виде меня лишился остатка и без того иссякших сил, однако вскоре опять метнул в мою сторону беглый взгляд. Наконец закрыл глаза и откинулся на спинку кресла, хрипло дыша. Я решил, что мне тут больше делать нечего, и потихоньку выскользнул вон. Когда я закрывал дверь, Стиффи его радостно тормошила, а он безвольно покорялся ее объятиям.
Когда имеешь дядюшкой человека, подобного сэру Уоткину, трудно ожидать, что он будет долго терпеть объятия племянницы. Через минуту Стиффи вылетела из библиотеки и снова закружилась.
– Он гений, он гений, он гений, он гений, он гений! – пропела она, делая в воздухе разные движения руками и выказывая прочие признаки bien-etre. – Я о Дживсе, – пояснила она, как будто заподозрила, что я могу отнести ее слова к старому хрычу Бассету. – Разве он не сказал, что успех обеспечен? Сказал. Разве он не оказался прав? Оказался. Берти, а Дживса можно поцеловать?
– Разумеется, нет.
– Ну, тогда я поцелую вас.
– Нет, нет, благодарю. Мне от вас нужно одно, мисс Бинг: блокнот.
– Но я непременно должна кого-нибудь поцеловать. Не целовать же мне Юстаса Оутса, черт возьми.
Она осеклась. Веселья на физиономии поубавилось.
– Юстас Оутс, – задумчиво произнесла она. – В водовороте нынешних событий я о нем и забыла. Кстати, совсем недавно – я как раз дожидалась на лестнице, когда же разразится скандал, – мы с ним обменялись двумя-тремя репликами, и поверьте, Берти, его настроение мне очень не понравилось.
– Где блокнот?
– Господи, дался вам этот блокнот. Я говорю о Юстасе Оутсе и о том, что мне не понравилось его настроение. Он считает, что это я украла каску.
– Что?!
– Просто уверен. Я – подозреваемый номер один. Сказал мне, что читает много детективных романов, а в них следователь первым делом определяет, у кого был мотив совершить преступление. Потом – у кого была возможность. И, наконец, собирает улики. И объявил все тем же возмутительно наглым тоном, каким отчитывал меня давеча за поведение Бартоломью и нанес кровную обиду, я ему этого не спущу, – объявил, что мотив у меня был. И возможность тоже, поскольку он видел меня на дороге незадолго до того, как было совершено преступление. Что касается улик, как вы думаете, что он мне показал? Мою перчатку! Он поднял ее на месте преступления, когда измерял отпечатки шагов, высматривал, нет ли сигаретного пепла, и бог знает что он там еще искал. Вы помните, Гарольд принес мои перчатки, но оказалась только одна. Другую он, наверно, обронил, когда тянулся за каской.
Ну вот, в очередной раз Гарольд Пинкер продемонстрировал миру, какой он растяпа. Тупая боль буквально раздавила меня, казалось, чья-то сильная рука огрела меня по темени дубинкой. Какие дьявольски хитроумные способы постоянно изобретает этот болван людям на погибель.
– Да уж, еще бы ему да не обронить.
– Что значит – еще бы ему да не обронить?
– Но ведь обронил же, правда?
– Одно дело сказать "обронил", и совсем другое – "еще бы ему да не обронить", и к тому же таким гнусным, издевательским, высокомерным тоном, как будто вы сами знаменитый иллюзионист. Не понимаю, Берти, почему вы всегда критикуете бедного Гарольда? Мне казалось, вы его друг.
– Да, я люблю его как брата. Но это не мешает мне считать, что из всех тупоголовых нескладех, которые когда-либо читали проповеди об аммореях и назареях, он самый безнадежный олух.
– Он далеко не так безнадежен и туп, как вы.
– По самым доброжелательным оценкам, он в двадцать семь раз тупее и безнадежнее меня. Его тупость начинается там, где моя кончается. Может быть, вы сочтете, что это сильно сказано, но он еще тупее и безнадежнее, чем Гасси.
Она с видимым усилием подавила вспыхнувший гнев.
– Ладно, оставим это. Важно другое: Юстас Оутс идет по моему следу, и я должна, не теряя времени, найти для его каски более надежное хранилище, чем мой комод. Я и оглянуться не успею, как полиция нагрянет обыскивать мою комнату. Как вы думаете, где ее лучше всего спрятать?
Я со скукой отмахнулся от ее глупостей.
– А, к черту, сами шевелите извилинами. Вернемся к главному вопросу: где блокнот?
– Господи, Берти, до чего вы мне надоели с этим блокнотом. Неужели вы не способны ни о чем другом говорить?
– Не способен. Где он?
– Вы будете смеяться, когда узнаете.
На моем лице застыло каменное суровое выражение.
– Возможно, я когда-нибудь снова обрету способность смеяться – для этого мне надо уехать подальше от этого дома ужасов, но чтобы я засмеялся сейчас? И не надейтесь. Блокнот где?
– Ну уж если вам так хочется знать, пожалуйста: я положила его в серебряную корову.
Наверно, всем приходилось читать в романах, что у героя потемнело в глазах и все поплыло и закружилось. Когда я услышал эти слова, мне показалось, что стоящая передо мной Стиффи потемнела и закружилась. Казалось, я гляжу на негритянку, которая то появляется, то исчезает.
– Вы... куда вы его положили?
– В серебряную корову.
– Но почему, черт возьми, почему?!
– Просто так.
– Как же мне его теперь достать?
На губах юной авантюристки заиграла легкая улыбка.
– А, к черту, сами шевелите извилинами, – ответила она. – До скорой встречи, Берти.
Она убежала, стуча каблучками, а я бессильно повис на перилах, пытаясь очухаться от этого кошмарного удара. Мир продолжал плыть и кружиться, и немного погодя я сообразил, что ко мне обращается плавающий в воздухе дворецкий.
– Прощу прощения, сэр. Мисс Мадлен просила меня передать вам, что будет очень рада, если вы сможете уделить ей несколько минут.
Я посмотрел на него невидящим взглядом, как осужденный глядит на тюремщика, который пришел на рассвете к нему в камеру объявить, что сейчас его расстреляют. Конечно, я понимал, что означает это приглашение. И голос, сообщивший о приглашении, узнал – это был голос Судьбы. Только одно может обрадовать Мадлен Бассет, если я уделю ей несколько минут.
– Мисс Бассет желает меня видеть?
– Да, сэр.
– А где мисс Бассет?
– В гостиной, сэр.
– Ну что ж, отлично.
Я призвал на помощь все мужество Вустеров и вновь стал самим собой. Высоко поднял голову, расправил плечи.
– Указывайте путь, – сказал я дворецкому, и он повел меня.
Звуки тихой печальной музыки, доносившиеся из-за двери гостиной, отнюдь не способствовали поднятию духа, а когда я вошел и увидел Мадлен Бассет у пианино, за которым она сидела, поникнув как цветок, мне сразу захотелось дать деру. Однако я сдержал порыв и запустил пробный шар, спросив, как делишки.