неё пиши и говори, язык её запрещай, телевидение отключай, книги придумывай и издавай, из которых яснее ясного, что она ноль без палочки, а всё, чем человечество пользуется, твой народ изобрёл и бескорыстно всем передал, победив всех-всех предварительно – от эллинов и персов до римлян и гуннов. И огонь начал добывать, и колесо придумал, и сало в кулинарию ввёл. О борще с пампушками и галушках с салом и речи нет. Даром что на них поляки претендуют. Да кто же слушает тех поляков? Главное, что Украина – Европа, и вот-вот её туда, в ЕС, включат и всё ей дадут на халяву. Крым вернёт она тогда, Донбасс усмирит, мост Крымский снесёт и половину российского юга себе прирежет: в соответствии с картами австро-венгерского генштаба полуторавековой давности. Только дай ей развернуться…

Всем хорошо. Один Китай не заморачивается, прёт по восходящей и исключительно своими делами занимается. Инфраструктуру разворачивает, поднимает науку, промышленность и образование, в космос выходит, в океан, уровень жизни населения повышает. Соседей он не боится, скорее, они его. Сесть себе на шею никому не даёт. Трамп по его поводу нервничает. Японцы чем-то недовольны. Им не то что с Китаем, им бы с Северной Кореей разобраться. Маленькая, бедная, но кусючая, и с ядерным потенциалом. А ведь по карте глядишь – тьфу, а не страна. Так что главное – не передраться друг с другом до состояния радиоактивной пустыни. Прочее не важно. Все себя будут непременно хвалить, всех остальных ругать и своим начальством недовольны будут до крайности. Про ушедший «золотой век» глупости будут изобретать, на соседей жаловаться, на будущее надеяться. А каким оно будет, даже и не важно. Главное, чтобы было.

* * *

Б-г с ней, с политикой. Вспомнилось неожиданно из прошлой жизни. Шкаф вспомнился. Он стоял в коридоре, у кухни. Добротный, деревянный, тёмный, с закруглёнными углами. Старая школа. Из прошлых времён. Что называется, теперь таких не делают. Точнее, делают где-нибудь в Китае, Бирме или Канаде. Ну и в американской глубинке. Где доски – это доски, и их ставят даже на перегородки, не экономя на материале. А на полки и заднюю стенку идёт простая, честная фанера. На полки толстая, многослойная. На задник – тонкая, листовая, часто-часто прибитая маленькими тонкими гвоздиками. Двери у шкафа держались на длинных металлических петлях во всю длину, которые папа называл рояльными. Впрочем, крышка у старинного пианино крепилась на такие же петли – наверное, название пошло оттуда. Снаружи шкаф был шероховатый, скорее всего из ели, хотя кто теперь это скажет… На момент, когда автору исполнилось десять лет, шкаф был как новенький. А потом в школе на полу он нашёл крайне ценный перочинный ножик, с двумя лезвиями и тяжёлой рукояткой, покрытой с двух сторон зелёными пластмассовыми пластинками.

Самыми популярными фильмами у тогдашних детей были картины про индейцев, с Гойко Митичем в роли Чингачгука и прочих воинов и вождей. Не попытаться использовать находку, чтобы хотя бы попробовать научиться бросать нож, было никак нельзя. Коридор сталинской трёшки был для этого идеален, как и шкаф. Точнее, его боковая стенка. Нож шёл по-разному. Иногда отскакивал. Иногда втыкался, украшая её белыми отметинами, напоминавшими след лесной птицы. Что называется, чем бы дитя ни тешилось… До конца изгадить не удалось – очень уж шкаф был прочен. Но несчастная боковая стенка была покоцана изрядно. Родители вздохнули и поставили в угол, но ненадолго. Ощущение счастья от того, что бросок удался и ножик торчит параллельно полу, запомнилось. Он потерялся в той же школе довольно скоро, так что тренировки пришлось прекратить, но метки на боку шкафа остались до самого его конца. Хотя усилиями папы были заглажены и затонированы.

Внутри шкаф был янтарно-жёлтым, гладким. Стенки и перегородки, покрытые лаком, были удивительно приятные на ощупь, «ласковые». Гладить их было интересно. Ещё интереснее было залезать внутрь с фонариком и сидеть, как в домике, прикрыв дверцу, но оставив маленькую щёлочку, как длинное вертикальное окно. Там было два отделения – на одну дверцу, с полками, где лежало постельное бельё и сверху хранились подушки, и на две, для одежды, над которым была длинная полка для шляп и шарфов. Одежда в шкафу висела верхняя, на зиму. Она вечно пахла нафталином, так что долго было не высидеть. Но кроме пальто, бабушкиной шубы из нежного, угольно-чёрного, с годами ушедшего в рыжину лейпцигского котика – памяти о дедушкиной службе в Германии, и маминой, из густой коричневой овчины, «мутона», там висел ещё и флотский дедушкин китель с погонами и орденскими планками. Это было интересно. Планок было много. Они были разноцветными, полосатыми, и на взгляд, и на ощупь совершенно удивительными.

Дедушка провёл в Военно-Морском флоте всю жизнь, и когда надевал все свои ордена и медали, смотрелся потрясающе. Но они хранились где-то в коробочках и играть ими было нельзя, как и кортиком, который давали в руки редко, и только под присмотром. А вот планки были доступны. Можно было открыть шкаф и смотреть на них, пытаясь представить, какая от какого ордена. Можно, когда рост стал позволять, дотягиваться и гладить, пытаясь представить, за что их вручили. Дедушка про это никогда не рассказывал, и расспрашивать его было бесполезно. Ни он, ни его сослуживцы, которые у мамы с папой оставались ночевать, когда приезжали в командировки, не любили говорить про войну, хотя воевали все, и у каждого дома в шкафу висел парадный китель с наградами. Даже на прямые вопросы вроде «А вы сколько немцев убили?», они не отвечали. Один только раз дедушка сказал: «Двоих. Кортиком. Когда они с подлодки десант высадили» – и больше ничего не рассказывал ни про то, как они строили укрепления на островах в Белом море, ни про то, что там было в 41-м…

Шкаф был послевоенный. Его купили в 50-е, когда дедушку перевели в Москву, работать в «Спецстрое». Всю жизнь его мотало по всем морям. Гарнизоны, военно-морские порты, базы подводных лодок, арсеналы, узлы обороны… Военные моряки-строители высоко ценились и на гражданке. Только они умели работать с большими объектами, находящимися в сложных, да что там, в любых климатических условиях. Заполярье, субтропики, метели, ураганы, на Тихом океане – тайфуны и цунами… Для строительства атомных объектов – самое то. Так что в 30-е дедушка служил на Дальнем Востоке, перед войной его перевели в Ленинград, дав квартиру в доме Адмиралтейства, чудом не разбомблённом в блокаду, а потом были Белое море, Балтика, Крым – Севастопольская база ВМФ