я или нет. А когда ответил, что да, Лиловый, она сказала, что и так знала ответ. Она мне рассказала, что ты признался ей. Тем более тут скрывать было нечего, с какой бы радости, по-твоему, землянин бы вдруг оказался на закрытой планете…

— О, разве «эсбэ» нужны поводы… И о чём вы с ней разговаривали?

— О многом. Но, в основном, о коммунизме…

И опять настала пора Яна удивляться. Хорошее же дело для двух влюблённых: разговоры о коммунизме. Высокие отношения, ничего не скажешь.

Но, с другой стороны, это было интересно — может быть, через эти разговоры можно было узнать, каковы настроения среди прочих азурцев. Может быть, они сочувствуют Лиловым?

— Ну и как она в этом деле?

— Ты знаешь, мы с ней разошлись во мнениях. Она считала, что Азур построил истинный коммунизм, что система исключения жителей из распределения благ и высылка на производственные планеты является истинно верным решением для поддержания общества в нужном состоянии. А когда я задал ей вопрос: «Что такое «нужное состояние?», она не нашлась что ответить. Складывалось ощущение, что она просто говорит заученными фразами. Ты, понимаешь, я никак не мог объяснить ей, что в итоге это заканчивается эксплуатацией одних людей другими, что прямо вступает в конфронтацию с теорией коммунизма. И ни в какую…

— Да-а-а уж-ж-ж… — протянул Ян, — Кто бы мог подумать, что несколько сотен лет спустя от появления теории мы опять вернёмся к красным полотнищам…

— Ох, Ян, я тебя умоляю! Какие красные полотнища… Ты понимаешь… То, как воспринимаем мы, земляне, коммунизм — является карго-культом и лишь элементами воспроизводства теории в практику в единственном эксперименте. И я опять тебе скажу, что землянам здесь не хватает исторического опыта других цивилизаций. Любой общественный строй всегда охватывает массы, а когда дело доходит до масс, нужно заниматься статистическим анализом. Это вам не просто формула, эмпирический опыт должен рождаться на основе результатов множества экспериментов. А где же его взять, если коммунизм на Земле был задушен до того, как был рождён…

Ян удивился, как затронул Мишеля за живое — и как он сразу же перешёл от бытового разговора о любовной измене к чтению лекции. Он сказал:

— Мишель, если в течении сотен лет людям вдалбливать что-то с помощью пропаганды и исподволь… Там… Через культурное влияние, то это «что-то» переходит в ноосферу. Или прописывается в генетическом коде… В общем, переубедить кого-то сложно если он, как и многие поколения предков были воспитаны в подобном ключе.

Но Мишель воспринял это как продолжение дискуссии:

— Да, Ян! Именно «вдалбливать» ничего нельзя. Понимаешь, Азур сейчас повторяет ту ошибку, которую раз за разом повторяли наши протокоммунистические государства. Информационная изоляция, пропаганда, социальна муштра… Я даже больше тебе скажу — укрепление и централизация власти идёт всегда в ногу с борьбой с каким-либо внешним врагом, и особенно удачно, когда этот внешний враг так идеологически неверен. Кто же это сказал, я не помню: лучший способ укрепить власть — это маленькая победоносная война.

— Сомневаюсь, что война будет маленькой. Обычно такие войны становились трагедиями для их начинателей.

— Вот именно! Но нам придётся пережить эту войну и победить в ней. Ты ведь должен понять: коммунизм — это путь прогресса. При капитализме высвобожденный труд не используется, так как нет цели прогрессировать научно и технически. Только коммунизм, при сильном надобщественном или, пускай так уж, «государственном», руководстве, использует его для своей цели — стремлении к будущему. А при капитализме всё просто: я получил прибыль, удовлетворил текущие потребности, а ты — вали, гуляй и будь здоров! А что там будет дальше — не важно, хоть шаром покати, главное на мой век хватит. Но мы должны помнить о потомках — им не должно быть стыдно за нас. Тут — главное не ошибиться, не создавать давление на личность, дать ей столько свободы, сколько потребуется. Но в то же время, показать ей главное направление, иначе мы пойдём по деструктивному пути разрушения и агресси… каким бы правильным не считали свой социально-экономический уклад. Всё должно идти из головы каждого, люди в массе должны захотеть братства и общности, а до тех пор, пока они не будут этого хотеть, мы так и будем враждовать.

Они оба помолчали. Ян был вынужден отметить, что по большей части, его друг был прав. Он прошёл к санитарному блоку, открыл краник, попил воды, сел на прежнее место. Потом Ян продолжил:

— Но это всё не объяснить за пять минут. Так что ты зря надеялся на понимание со стороны рядовой азурки.

— Но ты знаешь, если бы мне пришлось выбирать между капитализмом, который может быть установлен после победы Лиловых, и псевдокоммунизмом Азура, то я за Азур.

Ян округлил глаза от удивления и внимательно посмотрел на Мишеля. В эмоциях тот источал абсолютную искренность.

— Вот это поворот… И ты даже согласен с практикой высылки на другие планеты? — спросил Ян.

— Во всяком случае, это несёт больше пользы значительной части общества.

Ян задумался. А что, если Рандалл — тонкий психолог и вербовщица? Что, если она не смогла завербовать его и переключилась на Мишеля, и только смерть помешала ей завершить начатое? Похоже, если это действительно было так, то она здорово его обработала. Вслух он сказал:

— Мне кажется, тебе надо было меньше слушать эту сисястую сучку Рандалл.

И сам ошалел от сказанного.

Мишель с недоумением посмотрел на Яна: как он может так говорить о ней? Ещё два дня назад он горевал, впав в забытьё, а сейчас вот так просто оскорбляет её память? Но Яну было уже не до сантиментов: Рандалл осталась в прошлом, а если рассудить трезво — то она была враг. Хоть и милый, привлекательный, красивый, обаятельный, но враг, если к врагу вообще применимы такие эпитеты. И, как показала жизнь, она бы ни на шаг не отступилась от своих идеалов. И кто знает, если бы ей пришлось в силу обстоятельств или по прямому приказу, косвенно или прямыми действиями причинить вред Мишелю или Яну из-за их деятельности или по их убеждениям, то, Ян был уверен, она бы нисколько не колебалась.

— Ты слишком груб в отношении её памяти, — речь Мишеля была твёрдой. Ему чрезмерно не нравилась риторика Яна.

— А что? — спросил тот, — Приказали бы ей стрелять в нас, то стреляла бы. Клялась в любви и стреляла бы. Никогда не верь азурцам. Азурец — это враг, даже если ты влюблён в него. Так что выкини эту кобылу из головы.

Но