Его брат Василий в 1541–1542 гг. владел тверским поместьем. Скорее всего, Бесстужевы также служили непосредственно Василию III. Для них служба центральному правительству, где тот же Шигона Поджогин находился на положении доверенного лица великого князя, имело большее значение[389].

За исключением князей Чернятинских, которые не принадлежали к числу фамилий собственно тверского боярства, все остальные «тверичи» заняли в структуре старицкого двора весьма скромное положение. Несмотря на присутствие на территории Старицкого уезда значительного числа знатнейших тверских боярских родов (Борисовых-Бороздиных, Житовых, Киндыревых, Измайловых), никто из них не вошел в состав удельной думы. Примечательно, что, кроме шута Г. Воеводича и, возможно, Г. Каши Огаркова, ни один представитель коренных старицких землевладельцев не был упомянут в окружении князя Андрея во время его «новгородского похода».

Неизвестны были бывшие тверичи (зубцовцы) при дворе Дмитрия Углицкого. Очевидно, не слишком высокий статус потомков тверских бояр был особенностью всех уделов сыновей Ивана III.

Из-за недостатка источников трудно оценить итоги пребывания в составе Дмитровского удельного княжества для землевладельцев недавно присоединенного к Московскому государству Брянского уезда. В пограничных конфликтах в 1550 г. упоминались брянские помещики Семичевы. Эта фамилия была широко представлена среди землевладельцев Дмитровского уезда. Позднее в десятне 1584 г. среди брянчан наряду с Семичевыми встречались также Тютчевы. Вклад в брянский Свенский монастырь в 1569–1570 гг. сделал Андрей Дмитриев Тютчев. Здесь же вкладчиком в 1559–1560 гг. стал Вассиан Хметевский. Хметевские определенно находились на службе у Юрия Дмитровского[390].

Согласно родословным данным, князю Юрию служил князь Иван Львов Борятинский, брат которого бежал в Литву в первые годы XVI в. Скорее всего, это обстоятельство было обусловлено передачей в дмитровский удел Серпейска, неподалеку от которого располагались владения Борятинских[391].

По Серпейску и по Брянску при Иване Грозном служили дмитровцы Тургеневы, которые также могли оказаться здесь в первой трети XVI в.[392]

В целом можно отметить, что удельные князья этого времени ориентировались на выходцев из привычного для них круга лиц московской аристократии и обращали не слишком большое внимание на представителей местной (тверской прежде всего) знати.

Сходство между удельными дворами и центральным аппаратом власти проявлялось в возникновении там аналогичных принципов управления. В старицком уделе были зафиксированы некоторые типичные для Государева двора должности, получившие чиновный характер уже в первой половине XVI в. В свадебном разряде 1533 г. упоминался князь Б. И. Палецкий, «у коня». В качестве боярина и конюшего (главы Боярской думы) он известен в 1537 г.[393] Высокое положение занимали дворецкие. Эту функцию выполнял здесь И. И. Умной Колычев (1525/26 и 1530). В 1537 г. дворецким был уже боярин князь Ю. А. Меньшой Пенинский.

В составе старицкого двора присутствовали стольники. Эту должность занимал в 1537 г. князь Иван Шах Чернятинский. Стольниками при московском дворе становились, как правило, новики из знатных аристократических фамилий, сравнительно недавно поступающие на службу. Со временем все они имели неплохие шансы на попадание в Боярскую думу. Иван Шах был сыном боярина В. А. Чернятинского. По своим родственным связям он принадлежал к верхушке старицкого двора[394].

Получила распространение в уделах и должность городовых приказчиков. В дмитровском уделе кашинским «вое водой городовым» был Павел Никитин Носов, один из местных вотчинников[395].

Уделы не только брали за основу общегосударственную систему организации службы Государева двора. В некоторых отношениях можно отметить синхронность происходивших политических процессов: при дворе великого князя и при дворах его удельных братьев. Отчетливо названная особенность проявлялась в вопросе изменения состава ближайшего окружения удельных князей.

Среди персоналий старицкого двора выделялись князья Пенинские. И. А. Пенинский, старший из братьев, упоминался в качестве боярина в 1537 г. Его брат Юрий Меньшой был удельным боярином уже в 1533 г. Получение им боярства раньше старшего брата было обусловлено родством с Андреем Старицким. Его жена Ульяна (из рода Хованских) была сестрой Евфросинии Старицкой. В качестве удельного воеводы несколько раз выступал и князь Ю. А. Большой Пенинский. Его завещание, написанное уже в 60-х гг. XVI в., показывает тесные связи с другими князьями Оболенскими. Среди них только Юрий Чапля Лыков служил Владимиру Старицкому. Остальные никак не были связаны со старицким двором и находились при дворе Ивана IV[396].

Родство князей Пенинских с Андреем Старицким, князьями Хованскими, а через них с Чернятинскими и Пронскими предопределило их высокое положение при старицком дворе в 30-х гг. XVI в. Хронологически это возвышение совпало со временем стремительного взлета их родственника (троюродного брата) князя И. Ф. Овчины Телепнева. Последнее обстоятельство также, возможно, сыграло свою роль в их судьбе. М. М. Кром обратил внимание на состав послов, последовательно отправляемых в 1537 г. в Старицу с посланиями от московских бояр. Среди них были исключительно представители Оболенского княжеского дома: князья В. Ф. Оболенский, В. С. Серебряный и Б. Д. Щепин Оболенского. Выбор этих лиц был далеко не случаен. Все они находились в близком родстве с «временщиком» князем И. Ф. Овчиной Телепневым. В столь же тесном родстве они находились и с князьями Пенинскими. Это давало им дополнительные возможности по сбору необходимой информации и поддержанию отношений между различными ветвями князей Оболенских. В большом числе присутствовали Оболенские и в дальнейшем подавлении старицкого мятежа. По крайней мере, шесть воевод, посланных против Андрея Старицкого, принадлежали к этому роду: И. Ф. Овчина Телепнев, Д. И. Курлятев, В. Ф. Лопатин и Н. В. Хромой[397]. Во многом, вероятно, именно родство между князьями Оболенскими на великокняжеской и удельной службах помогло «мирному» разрешению конфликта.