Для понимания места удельных княжеств в системе русской государственности показательна дальнейшая судьба выходцев из уделов на великокняжеской службе. Хронологически первым подверглись «перебору» бояре и дети боярские Семена Калужского. Несмотря на фактически прозвучавшие обвинения в подстрекательстве к измене, некоторые из них вскоре отметились на великокняжеской службе. Среди них был князь А. И. Кашин, который уже в 1512 г. был одним из воевод «на берегу», а позднее неоднократно фигурировал в разрядах. В 1527 г. он вместе с братом Иваном (сыновья служили по Калуге) вместе с цветом московской знати был среди поручителей по князе М. Л. Глинском. Трудно сказать, были ли задействованы на удельной службе сыновья князя Василия Голенина и Матвея Булгака Денисьева, но и для них дальнейшая служба не встречала каких-то затруднений. Опала, похоже, затронула лишь Юрловых Плещеевых, которые выбыли из дворовых списков[406].

Смерть Дмитрия Углицкого и последующая передача его удела в ведение центрального правительства способствовали безболезненному переходу его «вассалов» на службу к Василию III. Некоторые из них достаточно быстро сделали себе здесь карьеру. Уже говорилось, что окольничим стал Яков Григорьевич Поплевин Морозов (1531). В 1522 г. с Коломны на Рязань были посланы бывшие углицкие «дворяне» Иван Голочел Давыдов Морозов и Дмитрий Волынский. Здесь же находился Дмитрий Слепой Данилов, отец которого когда-то служил Семену Калужскому. Давыдовы Морозовы известны были в разрядах и в последующие годы. В том же 1522 г. на приеме у турецкого посла присутствовал Иван Иванов Волынский[407].

Признаком быстрой интеграции бывших удельных выходцев в придворное окружение стало их участие в торжествах по случаю свадьбы великого князя и Елены Глинской в 1526 г. В свадебном разряде отметились князь Александр Кашин, Константин и Дмитрий Курлятевы, Федор Кокошкин, Василий Усов Волынский[408].

В целом можно отметить быстрое исчезновение следов обособленности служилых людей из калужско-бежецкого и углицкого княжеств, хотя, по крайней мере, последние из них долгое время продолжали служить по отдельному списку. В 1547 г. был создан удел для брата Ивана IV Юрия. Этот номинальный удел имел собственный, укомплектованный боярами, дворянами и дьяками двор. В разрядной записи упоминались, в частности, представители углицкого двора: боярин князь Ф. А. Булгаков, конюший И. И. Умной Колычов, дворецкий С. И. Жулебин, дьяки Постник Путятин, Шестак Воронин, Г. Северицын. Поручения от имени Юрия Углицкого выполняли также Д. Козлов Милославский и Шемет Шелепин[409]. Все это лица, известные по службе в составе Государева двора.

В состав удела вошли Углицкий и Бежецкий уезды. Вероятно, именно это обстоятельство привело к вычленению соответствующих рубрик в Дворовой тетради (наряду с «Малым Ярославцем» и «Медынью», также отданными Юрию). В тексте этого источника они были помещены в самом конце общего списка. Очевидно, дворовые дети боярские из этих уездов, среди которых были потомки детей боярских Семена Калужского и Дмитрия Углицкого, должны были перейти в ведение нового удельного князя. Известны были и жалованные (подтвердительные) грамоты, выдаваемые от имени Юрия Углицкого в Бежецком и Углицком уездах. Это начинание не было реализовано на практике. Сам Юрий постоянно находился в Москве, под присмотром своего старшего брата. Уже в 1549 г. грамоты на Углич адресовывались от имени царя и великого князя[410].

Позднее, в 1553 г., во время часто упоминаемого в исторической литературе эпизода с крестоцелованием малолетнему царевичу Дмитрию тесть Юрия Углицкого князь Д. Ф. Щереда Палецкий ссылался со старицким двором с просьбой предоставить своему зятю и его жене удел «по великого князя Васильеве духовной грамоте»[411].

В 1534 г. настала очередь дмитровского удела. Согласно летописным сообщениям, вместе с Юрием Дмитровским заточению подверглись несколько его бояр, которые позднее были выпущены из «нятства» после смерти Елены Глинской (апрель 1538 г.). К сожалению, невозможно выяснить имена пострадавших. В заточении оказался, видимо, дворецкий Василий Константинович Вельяминов, который появился в разрядах только в 1543 г. Неизвестны на государевой службе также Семен Вельяминов и Василий Помяс Заболоцкий. Вероятно, опала затронула дьяков Юрия Дмитровского. Из них только Иван Боров Шелепин выполнял в дальнейшем поручения великокняжеского правительства. В 1545 г. он известен в качестве судьи[412].

Эта опала, если она действительно имела место, носила кратковременный характер. Сыновья всех перечисленных дьяков, кроме Андрея Огарева, который, видимо, умер бездетным, присутствуют в Дворовой тетради. Надо отметить, что, по крайней мере, в случае с Иваном Третьяком Тишковым, который вел переговоры с князьями Шуйскими об их переходе на удельную службу, у московского правительства имелись основания для значительно более серьезных санкций.

При оценке дальнейших судеб служилых людей Юрия Дмитровского необходимо учитывать не только их прежнее положение при дмитровском дворе, но и наличие влиятельных родственников в окружении великого князя. Родственные связи Борисовых и Карповых помогли им занять прочные места в верхушке Государева двора. Представители этих фамилий входили в состав Боярской думы (окольничие Василий Борисов-Бороздин, Федор Карпов и его сыновья Иван и Долмат) и выступали в качестве «локомотивов» для однородцев[413].

Еще до смерти Елены Глинской встречались в разрядах Андрей Карпов, Никита Борисов и Василий Машуткин, которые, очевидно, не пострадали после «поимания» Юрия Дмитровского, а затем с помощью влиятельной родни не затерялись и на государевой службе.

Среди пострадавших не было и князя Василия Охлябинина, который уже в 1535 г. был одним из воевод в литовском походе. Наибольшее значение в этом случае имела репутация его брата Петра, который регулярно встречался в разрядах первой трети XVI в. В дальнейшем он также неоднократно занимал «стратилатские» должности[414].