– Допрашивать некого, его охраняли наши люди. А тот, кто мог прийти с верным паролем, в журнал записываться не стал бы.

– Кнопмус, – утвердительно прокряхтел Сталин, вставая с кресла, – кто еще у нас умеет такие фокусы вытворять. Но считаю, тут дело намного сложнее. Я уже третий час сижу, думаю, и вот что мне вспомнилось. Был некий парнишка, не помню фамилии, личный педераст Ежова и профессиональный убийца. Выясни, кто он, где он, найди хоть из-под земли, понял? Сориентируй всех на поиски, скажи, что ловим опасного террориста, убившего Кирова. Он, кстати, действительно его убил, это тебе не дурачок Николаев, а мастер своего дела. Если мне не изменяет память, он же пытал Тухачевского с компанией, убил Серго и Чкалова, там много чего на нем не придуманного, а реального. Такую фигуру нельзя оставлять за спиной. Слишком много знает.

По лицу Берии было видно, что его раздирают противоречивые чувства.

– Послушай, Коба. Не лез бы ты сейчас на рожон. Было, – нарком перешел на шепот, – заседание глав Системы. Тебе дали год на то, чтобы вступить в войну. Или… сам понимаешь. – Он выразительно провел ладонью по горлу. –  Идти против них сейчас неразумно, черт с этим архивом.

Подойдя к окну, Сталин отодвинул штору и устремил взгляд поверх деревьев.

– Делай, как я сказал. А знаешь, когда-то, еще в начале пути, меня тоже приглашали на заседание глав. Скажи, Лаврентий, кто лежит на алтаре? Инесса Арманд?

– Нет, – осклабившись ответил тот, – теперь на алтаре та, которая подала неверный знак. Суламифь.

Москва – Ленинград, 1971 год

Бывает так, что возникает ощущение дежавю.

Скажем, ходит многие годы человек на одну и ту же работу, по одной и той же дороге и однажды вздрагивает, понимая – а ведь было это уже день назад.

Вот точно так же сидит на скамейке старичок и читает книжку в потрепанном красном переплете, а вон и голубь справа от него. Сейчас сзади подбежит пудель.

И верно, выскакивает пес, вслед за которым с криками бежит вприпрыжку маленькая девочка.

По телу человека пробегает дрожь, и он, тряхнув головой, побледневший, спешит себе дальше на службу, стараясь не глядеть по сторонам.

…Аркадий никогда не был мистиком, не верил ни в бога, ни в дьявола. Но сегодня дежавю настигло и его.

Будучи человеком прагматичным и рациональным, Стругацкий стал анализировать: с чего бы вдруг?

Наблюдение первое.

Абсолютно пустое купе.

Наблюдение второе.

Несмотря на конец марта, неожиданно повалил снег, и за окном теперь вьются снежинки. Как той самой зимой, которую заставил его вспомнить однажды Высоцкий. Значит, надо ждать гостей.

А вернее, гостя.

Он уже успел задремать, когда на станции Бологое дверь купе наконец открылась, и вошел скуластый мужчина с маленькими темными глазами под тяжелыми бровями. Отряхивая от снега синее кашемировое пальто, заметил Аркадия:

– Полагаю, представления излишни? Ты, видимо, заждался? Увы, раньше никак не мог, слишком уж много дел сейчас.

Стругацкий совершенно спокойно, даже с иронией, глянул на гостя:

– Правильно полагаете. Кстати, как к вам лучше обращаться? Юрий Альфредович? Товарищ Кнопмус?

– Да вроде, когда виделись в последний раз, договорились обо всем. Я для тебя Юра, а ты для меня Арк, и мы давно перешли на «ты».

– Как-то неловко называть того, чьи возможности фактически безграничны, Юрой, – заметил Аркадий.

– Я присяду? – спросил Кнопмус и уселся за столик. Достал из внутреннего кармана фляжку, две металлические рюмки и разлил коньяк.

– Давай за встречу. Будешь?

– Яд, мудрецом тебе предложенный, возьми; из рук же дурака не принимай бальзама, – пробормотал Стругацкий, стопку взял и, отсалютовав собеседнику, выпил. – Ну а теперь, друг Юра, расскажи, зачем вам понадобился Аркадий Стругацкий?

– Собственно, мне показалось, что нужен сейчас как раз я тебе, а не наоборот. Наслышан о возникших проблемах.

– Подозреваю, что ты их мне и создал. И, видимо, хочешь сделать какое-то заманчивое предложение. Ну где надо кровью расписаться?

– Не стану ни подтверждать, ни опровергать подобное суждение. При твоем уме неудивительно, что эта история выстроилась в некую теорию заговора. Однако, поверь, все намного проще, чем ты думаешь. Все настолько банально, что даже скучно рассказывать об этом. Все проще, Арк, все проще.

– Куда уж проще. Янтарные дворцы в московском метро, генералы КГБ на заклание, путешествие в неведомые страны, если не миры… И во главе подобной чертовщины мой старый друг Юра, – саркастически заметил писатель, – только не заводи ту же шарманку, что Зафаэль, пожалуйста, хватит этих полунамеков и недоговоренностей.

Кнопмус вздохнул:

– Да никаких намеков, Арк. Все лежит на поверхности, только ты почему-то не хочешь сложить два и два. Еще во время прошлой встречи, кстати, сам сказал, что не поверишь ни одному слову. Ладно. Выдвигай свои версии.

– Стоп. Ты хочешь сказать, что Зафаэль и ты – один и тот же человек?

– Нет. Один и тот же Разум. Тела разные. Но тот, кто когда-то был Зафаэлем, при необходимости обладает свободой воли и может быть самим собой. Взамен на право пользования его телом и разумом он получил вечную жизнь. Когда вы путешествовали много лет назад вместе, это был он, в прошлый раз – частично он, частично я.

– Допустим. А теперь начнем с самого начала. Как тебя зовут на самом деле?

Кнопмус налил и себе, и Стругацкому, выпил.

Аркадий сидел, вертя в пальцах серебристую рюмку, отделанную искусной гравировкой.

– Эмиль. Эмиль Фар-Але.

Кабардино-Балкарская АССР, Чегемский район, 1973 год

В потертом, застиранном до дыр халате неясной теперь уже расцветки на циновке сидел пожилой мужчина и пил горячий чай из огромной пиалы.

Внешности он был весьма колоритной. На маленькой, сморщенной, как изюм, голове громоздилась кипа огненно-рыжих волос. Нос также впечатлял – размерами и цветом он напоминал огромный баклажан. При всей этой красоте глаза – абсолютно тусклые, почти бесцветные и неживые, а губы – тонкие, пепельно-серые.

Почесав сухой ладошкой выпирающий из-под халата животик, старичок отхлебнул чай и поморщился. Отставив в сторону чашку, он недовольно уставился на входную дверь, как взрослый на докучливого глупого ребенка.

Через минуту постучали.

Старик молчал, но дверь все-таки отворилась. Гостья прекрасно знала как и привычки хозяина дома, так и его отношение к окружающим.

– Приветствую вас, Великий Страж, – поклонилась Жанна в пояс.

Тот указал рукой на циновку напротив себя, и женщина, вновь поклонившись в благодарность за разрешение, присела.