Первый допрос, теперь уже бывшего командующего, начался 7 июля в 1 час 30 минут. Любопытно, что уже со второго вопроса следователя было понятно, в чем его хотят обвинить: «В таком случае приступайте к показаниям вашей предательской деятельности.

Ответ: Я не предатель. Поражение войск, которыми я командовал, произошло по не зависящим от меня причинам.

Вопрос: У следствия имеются данные, говорящие за то, что ваши действия на протяжении ряда лет были изменническими, которые особенно проявились во время вашего командования Западным фронтом.

Ответ: Я не изменник, злого умысла в моих действиях как командующего фронтом не было. Я также невиновен в том, что противнику удалось глубоко вклиниться на нашу территорию.

Вопрос: Как же в таком случае это произошло?»

И Дмитрий Григорьевич излагает обстановку, при которой начались военные действия. Следователи по ходу его рассказа лишь подбрасывают вопросы.

Но где-то около 16 часов они возвращаются к тому, с чего начали:

— Если основные части округа к военным действиям были подготовлены, распоряжение о выступлении вы получили вовремя, значит, глубокий прорыв немецких войск на советскую территорию можно отнести лишь на счет ваших преступных действий как командующего фронтом.

— Это обвинение я категорически отрицаю. Измены и предательства я не совершал, — твердит измученный Павлов.

Следователь уточняет свой вопрос:

— На всем протяжении госграницы только на участке, которым командовали вы, немецкие войска вклинились глубоко на советскую территорию. Повторяю, что это результат изменнических действий с вашей стороны.

— Прорыв на моем фронте произошел потому, что у меня не было новой материальной части, сколько имел, например, Киевский военный округ.

И вот наступает кульминация первого допроса, который закончился в 16.10:

— Напрасно вы пытаетесь свести поражение к независящим от вас причинам. Следствием установлено, что вы являлись участником заговора еще в 1935 г. и тогда еще имели намерение в будущей войне изменил, родине. Настоящее положение у нас на фронте подтверждает эти следственные данные. Но Павлов пока не сдается:

— Никогда ни в каких заговорах я не был и ни с какими заговорщиками не вращался. Это обвинение для меня чрезвычайно тяжелое и неправильное с начала до конца. Если на меня имеются какие-нибудь показания, то это сплошная и явная ложь людей, желающих хотя бы чем-нибудь очернить честных людей и этим нанести вред государству.

Следующий допрос 9 июля (в 12 часов) следователь начинает со «старой песни»:

— Следствие еще раз предлагает вам рассказать о совершенных вами преступлениях против партии и советского правительства.

Но Дмитрий Григорьевич упорно уходит от главного. Следователю же просто необходимо услышать то, что они хотят:

— Вы расскажете о своей организационной связи по линии заговора с Уборевичем и другими?

И вдруг, Павлов начинает «говорить»:

— Организационно по линии заговора я связан ни с Уборевичем, ни с другими не был. Будучи приверженцем Уборевича, я слепо выполнял все его указания, и Уборевичу не нужно было вербовать меня в заговорщическую организацию, так как и без этого я был полностью его человеком.

К слову, Павлова допрашивали временно исполняющий должность начальника следственной части 3-го Управления НКО СССР старший батальонный комиссар Павловский и следователь этого же управления младший лейтенант госбезопасности Комаров. Вот только вопросы задавал Павловский, а «колол» генерала Комаров. В сорок первом ему было 25 лет.

На работу в органы НКВД пришел по комсомольской путевке в 1938 г. Восемь классов образования. После ФЗУ — помощник машиниста на московском заводе и комсорг в московской школе. В НКВД — помощник оперуполномоченного в особом отделе центра. С 1939 г. — следователь.

Высокий, полный, с толстыми губами и сросшимися мочками ушей, Владимир Иванович мастерски орудовал кулаками и не менее виртуозно — резиновой дубинкой. По мнению самого Абакумова, писать совсем не умел, слыл дубом. Но Павлова «разговорил»...

11 июля (в 13 часов 30 минут) Дмитрий Григорьевич показал:

— Действительно, основной причиной поражения на Западном фронте является моя предательская работа как участника заговорщической организации, хотя этому в значительной мере способствовали и другие объективные условия, о которых я показал на допросе 9 июля того года.

— На предыдущем допросе вы отрицали свою принадлежность к антисоветской организации, а сейчас заявляете о своей связи с заговорщиками. Какие показания следует считать правильными? — уточняет следователь.

— Сегодня я даю правильные показания и ничего утаивать от следствия не хочу.

И Павлов дает «нужные» показания, как в безумном сне, в агонии, в кровавом вихре. Но говорит только то, что нужно, или просто подписывает протокол, аккуратно «отшлепанный» на машинке.

Будучи физически крепким человеком, он не выдержал побоев после поражения фронта, которым командовал. Когда нечеловеческая усталость сменилась нечеловеческой болью.

Правда заключается лишь в том, что следователю Павлов поведал свои реальные встречи и реальные разговоры с Мерецковым. Они, то и были умело вставлены в необходимый трафарет протоколов.

По мнению Павлова, Мерецков, будучи начальником Генерального штаба, утверждал, что нападения со стороны Германии в ближайшее время не будет. Вместе с Мерецковым, еще в Испании, они оба сходились в оценке состояния Красной Армии: «командный состав Красной Армии якобы бесправен, а политсоставу, наоборот предоставлены излишние права. Существовавший, по нашему мнению, разброд среди комсостава вызывается якобы неправильной политикой руководства Красной Армии. -

В Красной Армии, заявил Мерецков, нет единой доктрины, это хорошо понимают некоторые руководящие армейские работники, которые объединились на почве недовольства существующим в армии положением».

Так был дополнен компромат и на генерала Мерецкова, которого арестовали 5 июля 1941 года. И еще вряд ли могли не вспомнить Павлову его неосторожные слова, сказанные подчиненным перед войной: «Вначале, может быть, придется и отступить. У немцев теперь не 100-тысячная армия какую они имели в 1932 г., а 3-миллионная. Она насчитывает 300 соединений, располагает большим количеством самолетов. Если враг перед началом войны сосредоточит у наших границ хотя бы две трети своих сил, нам в первое время придется, конечно, обороняться и даже отступать... А вот когда из тыла подойдут войска внутренних округов...»

22 июля 1941 г. состоялся суд.

В 00.20 председательствующий армвоенюрист В.В. Ульрих открыл судебное заседание и объявил, что подлежит рассмотрению дело по обвинению бывшего командующего Западным фронтом — генерала армии Павлова Дмитрия Григорьевича, бывшего начальника штаба Западного фронта — генерал-майора Климовских Владимира Ефимовича — обоих в преступлениях, предусмотренных ст. 63-3 и 76 УК БССР; бывшего начальника связи штаба Западного фронта — генерал-майора Григорьева Андрея Терентьевича и бывшего командующего 4-й армией — генерал-майора Коробкова Александра Андреевича, — обоих в преступлении, предусмотренном ст.180 п. «6» УК БССР.