– Гаев Максим, журналист, мы с Игорем Сергеевичем вместе одним делом занимаемся.

– Вальтер Хорст. – Мой противоречивый спутник ответил Максиму рукопожатием, галантно поцеловал руку Асе.

– Тот самый? – Взгляд Максима округлился.

– Нет, но почти, – улыбнулся Вальтер, – вы, как я услышал, собирались лететь в Воркуту, а мы, вот уж поистине забавное совпадение, летим туда же. Можем взять вас с собой, у нас как раз есть два лишних места в самолете.

– У вас что, чартер? – Максим, по-видимому, думал, что хорошо пошутил.

– Почти, – кивнул Вальтер и жестом велел одному из охранников взять вещи Максима и Аси и обернулся ко мне: – Друг, который знает?

Я собирался было спросить, что значит его последняя фраза, но Вальтер уже подхватил Асю под руку и повел в здание аэровокзала, и нам с Максимом ничего не оставалось, как последовать за ними.

– Как вам это удалось? – восторженно, хотя и вполголоса спросил меня Максим, когда мы все разместились в самолете (мы с Максимом рядом, а Вальтер с Асей – на ряд вперед по другому борту) и стюард попросил проверить, привязаны ли ремни безопасности. – Что вы ему сказали? Неужели это сам?

– Он же сказал – почти, – так же тихо ответил я, – это его сын, но в отличие от тебя я сохранял тайну, а ты, тоже мне журналист, с порога и про все сразу.

– Ну не про все, – обиделся Максим, и я вздохнул:

– Ладно, проехали, я же просто хотел уберечь вас от неприятностей, кто знает, что нас ждет и что еще могут сделать похитители Олега и Стеллы.

– Я готов ко всему, – хмуро отрезал Максим.

– А о девочке не подумал? – рассердился я. – Она не игрушка, которую интересно таскать за собой.

– Она сама захотела…

– Знаешь мужской закон? – Я сердито посмотрел на него. – Выслушай, чего хочет женщина, и сделай наоборот.

Командир пожелал всем приятного полета, и мы начали руление.

– Никогда не видели тундру летом? – спросил Максим, когда после дозаправки в Сыктывкаре мы вылетели в Воркуту.

В салоне комфортабельной «сесны» он чувствовал себя вполне уютно, если не считать волнений за Асю – не слишком ли ей весело рядом с Хорстом, а что известно – он женат или нет, и вообще, какие у него вкусы насчет женщин?

– Это ты у нас журналист, – пожал я плечами, – ты и скажи.

– Ладно, – миролюбиво кивал Максим, продолжая тем не менее искоса присматривать за Асей, восторженно восхищавшейся каким-то рассказом Вальтера, который всю дорогу словно не обращал на нас никакого внимания, – пусть пока попьет шампанского, где она еще так развлечется… А я обожаю тундру летом. Здесь так красиво. Это надо видеть самому, чтобы понять, что это не метафора и ягель действительно застилает землю, как мягкий ковер. А цветы – мелкие, но потрясающие – красные, желтые, сиреневые. А еще здесь такая классная рыбалка на озерах – омуль не хуже байкальского, как хрустальный. Я три раза летал на Север, когда мы снимали свои телевизионные проекты. Местные газетчики рассказывали, что весной у них бывают голубые и розовые вечера. А еще в этой природной зоне есть какая-то аномалия, вполне реальная. Я даже думал, что при других обстоятельствах Алексей Толстой должен был историю со своим гиперболоидом раскручивать именно здесь. Тут вам и вся таблица Менделеева, и золотой запас не хуже, чем на Камчатке или в Якутии, а еще тяжелая нефть, представляете – целые пласты нефтяного желе лежат под этим плато, бери и качай…

Максим расписывал мне достоинства местной природы и фауны, а я сквозь полудрему, неизменно нападавшую на меня в перелетах, думал о странной фразе, которую бросил Вальтер, прежде чем мы вошли в здание аэровокзала. «Друг, который знает?» Что это могло означать? И почему он так решительно отгородился от нас с Максимом? Я внутренне готовился к тому, что в течение перелета Вальтер попытается разузнать у меня, к кому и зачем мы летим, я даже предполагал, что мне придется открыть ему какую-то часть из того, что мне известно о «возвращении Китежа», но Вальтер словно потерял интерес и ко мне, и ко всему нашему путешествию. И это меня по-настоящему беспокоило.

– А вы знаете, – снова услышал я голос Максима, – что иногда в этой зоне случаются странные вещи. Если в регион приходит циклон, то в соседних городах погода может стоять с точностью до наоборот – один город будет замерзать от немыслимого холода, а другой задыхаться от жары. Как будто здесь находятся оба полюса одновременно…

Ну конечно, понял я, вот откуда у Махонько возникла идея «возвращения Китежа». Разлом – времени, пространства и чего там еще? – возникает между двумя полюсами, но ось между ними постоянно смещается, как смещается даже земная ось, чье колебание способно привести Землю к мировому катаклизму. А если все то же самое, но в меньшем масштабе и здесь, то, быть может, Звонарев не зря упрятал куда подальше монографию Махонько, по-настоящему поверив в возможность реинкарнации затерянного города?

– …это вам не белые ночи в Питере, это совершенно другое, вы такого нигде не увидите. – Голос Максима снова пробился ко мне. – Тут солнце из зенита прямо у вас на глазах опускается к горизонту и плавно плывет над ним в течение всего ночного времени, а потом снова начинает свое восхождение, и так каждый день, пока лето не кончится.

Стюард подошел к Вальтеру и передал ему какую-то бумагу, тот прочел и кивнул, а потом склонился в нашу сторону, опираясь на подлокотник кресла:

– Я заказал гостиницу, после приземления поедем прямо туда.

– Нет, – замотал я головой, напрягая голос, чтобы не только быть услышанным сквозь шум моторов, но и звучать убедительнее, – я должен выехать немедленно, время не ждет. Вы можете оставаться, а меня отправьте вперед.

Вальтер ничего не ответил, но жестом подозвал стюарда и что-то написал на обороте переданного ему листа бумаги. Стюард отнес записку в кабину пилота.

– За что он вас так не любит? – спросил Максим, наклоняясь к самому моему уху.

– Не знаю, – пожал я плечами, мне и самому это было интересно. Либо я еще чего-то не знаю, либо знаю, но не могу понять, либо никаких объяснений нет, а просто есть взаимное нерасположение.

Вообще-то я никогда прежде не задумывался над тем, как люди становятся друзьями и как наживают врагов. Это только на первый взгляд кажется, что второе и дураку понятно. Ничего подобного. Иногда ты с человеком ничем не связан, ничем ему не обязан, ты даже с ним незнаком, но наступает время голосования, и тех, кто «против», при подсчете оказывается на одного больше, чем в прошлом году. Почему? Я даже не помню этого человека! «Именно поэтому, – однажды пыталась объяснить мне Татьяна, – с людьми надо дружить или их надо хотя бы замечать, а тебе люди просто совершенно безразличны, и ты вспоминаешь только о тех, кто в данный момент попадает в поле зрения твоей необходимости, тебе что-то надо, и ты звонишь, нет – даже меня для тебя не существует». Но это сказала Татьяна – она молода, она романтична, и она женщина. Приветствия на работе, панибратские похлопывания друг друга по плечу и заботливые вопросы о семье, жене и детях к мужской дружбе никакого отношения не имеют. Подобное поведение – еще большая банальность, чем корпоративные посиделки. И с Олегом мы стали друзьями не потому, что сидели за одной партой. Дружба – это общность не на материальном уровне, симпатии возникают сами по себе, как и антипатии. Объяснения тому и другому находятся потом, подгоняются под отношения, но сначала работает интуиция, и она мне негромко подсказывала, что Хорст-младший мне не друг, а скорее враг. И теперь следовало найти ответ на вопрос: с чего бы это?