— Твой шеф?

— Шеф моего шефа, — ухмыльнулся великан, сморщив нос-картофелинку. — Только сейчас он уже отошел от дел.

Соки могла бы сказать, что во время нашествия бестий уходить от дел не очень-то правильно, если ты такой крупный ученый, но удержала это мнение при себе. Ее доверие к Джорджу заметно поуменьшилось. Он солгал насчет птиц. Насчет напарника. Насчет своих родителей. Что еще толстяк наврал?

— Ладно, — сокрушенно вздохнув, сказал Джордж. — Ты уличила меня по всем пунктам. А что скажешь о себе? Кто ты такая, мисс Соки из Массачусетса? Куда едешь? И что это за странный тип тащится за тобой?

Он кивнул в сторону дороги, где молчаливым призраком застыл «Форд», серый в сгустившихся су-мерках.

Соки выплюнула изжеванную косичку и, не сморгнув, заявила:

— Это мой дядя. Федеральный маршал Оливер Мэттьюс. Он едет по делам в Линкольн, заодно должен был подвезти меня… к дедушке.

А затем неизвестно почему добавила:

— Дедушка меня ждет. И родители знают, где я. Мы постоянно держим связь.

По лунообразному лицу Джорджа расплылась озорная улыбка:

— Я что, похож на киднеппера, Соки?

Девушка демонстративно пожала плечами и перевела взгляд на Страшилу. Тот как раз наливал чай себе в кружку, забыв, правда, вытащить угодившего туда таракана. Насекомое всплыло и отчаянно забарахталось, работая надкрыльями. Соки протянула руку, взяла пластиковую ложечку и, ловко подхватив таракана, швырнула его на землю. К сожалению, это заметила жаба, как раз подобравшаяся в своей погоне за добычей к краю стола. Жирная тварь боком свесилась со столешницы, какой-то миг балансировала и с отчаянным «куаааа» рухнула вниз. Страшила вскочил, опрокинув стул, и нырнул за своей любимицей. Джордж замешкался, выбираясь из-за стола, а Соки, перемахнув через павшего на четвереньки Страшилу, неслась по полю к машине Ричарда.

Однако добежать ей не удалось. Что-то больно кольнуло под лопатку, словно гигантская оса ужалила. Соки продолжала бежать, но через два шага ступни ног странно онемели, и девушка боком полетела в ряды пшеницы. Колоски оцарапали лицо и ладони. Она еще пыталась подняться, слабо трепыхалась, когда подоспевший Джордж навис над ней грозовой тучей. Огромный, как скала, он схватил Соки, закинул за плечо и поволок к фургону. Последнее, что увидела девушка, — это перевернутую дорогу, перевернутый «Форд» и Ричарда, вверх ногами бегущего к ней по небу-полю. А затем все смешалось, и стало темно.

* * *

Соки снился сон. В этом сне жил-был старый-престарый король Коннахта. Добрый король, но было у него три беспутных сына: Диклан, Дармид и Дати. То есть это в бабушкиной сказке их звали Дикланом, Дармидом и Дати, но во сне Соки первый был Толстый Джордж, второй — опасный Ричард, а третий — чокнутый Генри Хиггинс. И король оказался не то чтобы королем, а высоким строгим стариком в лабораторном халате и с круглым зеркальцем на лбу, как у старичка-ларин-голога в их поликлинике. Так вот, три беспутных брата-королевича решили сыграть злую шутку над Повелителем Ворон Кромахи. Тот жил на ферме посреди пшеничного поля. Все поле было утыкано пугалами, однако не для того, чтобы пугать ворон, — напротив, пугала давали им удобный насест. Вороны сидели на плечах пугал и кричали: «Кар! Кар!». Трое братьев подожгли ферму старого Кромахи. Чародей, вырвавшись из огня, помчался к замку их отца. При этом он не был похож на старика и вообще на человека, а шел по полю огромным черным смерчем, верхушка которого скрывалась в низких тучах. Смерч состоял из вороньих перьев. Во сне смерч-Кромахи, добравшись до замка, громовым голосом изрек проклятие. Первый из братьев, Толстый Джордж, должен был стать вором и всю жизнь воровать, прячась под маской. Второго, Ричарда, ждала участь убийцы — до смертного часа ему не выпустить ножа из рук. А третьему, Грегори Хиггинсу по прозвищу Страшила, суждено было превратиться в пугало на поле Кромахи. Услышав это, сломленный горем отец-король сразу сошел с ума, и санитары увезли его в печальный дом. Там на столбиках его железной кровати расселись четыре жирных черных ворона и принялись неумолчно каркать: «Кар! Кар!» От этого старику делалось все хуже, и вскоре он уже ничего не слышал, кроме зловещего многоголосого карканья, и не видел ничего, кроме черных вороньих перьев.

В этот момент в сказке Ба с гор спускался Темный Патрик и помогал королю мудрым советом, и все устраивалось самым наилучшим образом. Однако Соки была не в сказке, а во сне, в одном из тех тяжких кошмаров, что копились в Ловце, — копились, копились и вырвались, когда Ловец лопнул под их тяжестью. Поэтому она, как и бедный король, не слышала ничего, кроме истошного карканья, не видела ничего, кроме сумятицы перьев, а вокруг стоял удушливый запах сала, жженого пера и горелой мясной подливки. Соки чувствовала, как вороны поклевывают ее, сначала робко, а затем требовательно, как будто мерзким птицам что-то было от нее нужно, и вскоре в карканье прорезался голос: «Проснись, сестра». Это потешный ворон Йель танцевал в потоках воздуха над вершинами ржаво-бурых гор в ее домене, ее Мире, это он подавал ей знаки. Соки взмахнула руками, чтобы взлететь вместе с ним, и с рук, как пожухшие листья, посыпались птичьи перья. Смерч-Кромахи подхватил ее, утаскивая в зрачок бури, прозрачное око беспамятства, где уже неважно, больно ли тебе, стыдно или страшно, где нет ничего, но Соки рванулась последним усилием, захлопала руками-крыльями, теряя остатки оперения… и проснулась.

* * *

Она лежала в ящике на чем-то мягком и одновременно жестком, вроде тростника, перемешанного с шерстью. Соки провела рукой — пальцы слушались неохотно — и с ужасом поняла, что лежит на дохлых воронах. Клювы и лапы кололи ей спину. Птицы источали уже знакомую вонь — смесь запаха немытых волос и подгоревшей мясной подливки. Свет бил в узкую щель, заставляя Соки жмуриться. Наверное, похитители (сыновья короля-неудачника?) оставили ящик приоткрытым, чтобы Соки не задохнулась. Воронам-то было уже все равно. Они только во сне казались живыми.

Девушка не помнила, что ее разбудило, но, вероятно, это был монотонный голос, с завыванием декламирующий: «В минуту опасности жаба ага выделяет из околоушных желез белую субстанцию, содержащую буфотоксины. Яд аги действует преимущественно на нервную и сердечно-сосудистую системы…»

Тут голос — он принадлежал, как Соки уже поняла, Толстому Джорджу — прервался, а когда зазвучал снова, в нем прорезалось негодование:

— Генри Хиггинс, какого черта, я спрашиваю, понадобилось стрелять в девчонку дротиком с вашим чертовым ядом? Я не раз говорил, что это земноводное опасно. А что, если бы яд подействовал именно так, как сказано здесь, и мы получили бы труп?!

Из сказанного Соки сделала два вывода:

1) убивать ее пока не собирались (это хорошо) и

2) трогать жабу не стоит.

Генри Хиггинс замычал в ответ что-то невнятное.

— Ваши аргументы, братец, давно мне известны, — ядовито откликнулся Джордж. — Допустим, это генетически модифицированная ага. Однако вы ведь ни черта не понимаете в биохимии, как, впрочем, и во многом другом. И вороны от ваших дротиков дохнут!