Неожиданно оказались в лесу. Лия тянула меня за руку. Я взглянула на сестру – кожа и кости, но все равно красивая. Сердце замерло у меня в груди.

– Лия, я так сильно тебя люблю, – громко говорю сестре, пытаясь вложить в эти слова все свои чувства.

– Я больше не выдержу, Рози.

– Ты должна. Я позабочусь о тебе. Мы скоро вернемся домой.

В реальности мне пришлось тянуть Лию за руку. Нас вели к сахарным полям.

Хотя воздух был холодным, но солнце палило нещадно. И снова мой мозг отключился. Руки выполняли работу, но не хватало энергии, чтобы осознать все происходящее. Когда солнце село, нас вернули в бараки.

Мы заходили в барак обессиленными. Три часа сна – и снова на военный завод. Как только тело мое приняло горизонтальное положение, я мгновенно заснула.

Глава 33

Ищущие же души моей ставят сети,

и желающие мне зла говорят

о погибели моей и замышляют всякий день козни;

а я, как глухой, не слышу, и как немой,

который не открывает уст своих…

Псалтирь 37:13–14

Дудерштадт. Декабрь 1944.

Громкий свисток раздался слишком быстро. Тело мое категорически отказывалось просыпаться. Мне хотелось спать несколько дней. Но глотали ячменную кашу, как безумные, и шли на завод. Места свои занимали, не говоря ни слова, работали чисто механически. Меня окружали несколько сотен девушек[46]. Мы стояли рядами, работали, и работа наша помогала нацистам победить. Мы были рабынями.

Поляки тоже работали, но за ними эсэсовцы не присматривали – это мы считались опасными преступниками.

Стоило мне приступить к работе, как появился молодой эсэсовец.

– Ну что, готова к повешению? – спросил он.

Я не обратила на него никакого внимания.

– Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!

Я посмотрела ему прямо в лицо – и смотрела минут пять. Он тяжело дышал. Глаза у него были голодными. Он смотрел в корыто, куда я вчера уронила пули, но в грязной воде ничего не рассмотрел. Да он и не собирался мочить свою форму.

– Если я увижу, что хоть одной пули недостает, я повешу тебя сегодня же! – прошипел он. – Я не шучу. Хоть одна ошибка, и я повешу тебя прямо здесь! И ты будешь висеть, пока вонь твоего разлагающегося тела не станет слишком невыносимой!

«Я стена», – думала я. Когда он ушел, я уронила еще несколько пуль на дно корыта. Меня тошнило при мысли, как пули ржавеют на дне корыта, а мое гниющее тело свисает с потолка. Я отогнала от себя эту мысль и вернулась к работе, изо всех сил старалась не заснуть стоя. Как в тумане снова появилось мамино лицо. Она погладила меня по щеке, и я вернулась домой.

– Рози, вымой приборы, пожалуйста, – сказала мама.

– Хорошо, мама.

Я подошла к деревянному корыту, наполненному водой, и принялась намыливать каждую вилку. Мысленно я играла в детскую игру: каждая вилка – это солдатик, а я медсестра. Я промываю их раны и осторожно укладываю их на кровати в госпитале.

– Что ты там бормочешь? – спросила мама.

– Ничего.

– Ты сегодня хорошо помыла посуду, – сказала мама, уходя прочь.

– Спокойной ночи, солдатик, – прошептала я очередной вилке, аккуратно вытирая ее и отправляя на отдых в ящик. – Поправляйся скорее, ты нам нужен!

Я взялась за тарелку.

– Прости, ты враг. Но я должна тебя отпустить.

И я уронила тарелку на дно корыта.

– Что ты делаешь с мамиными тарелками? – спросил зэйде.

Голос его был мягким и добрым, но тут, в мгновение ока, он превратился в пожилого нациста. Увидев его, я испугалась, но в его глазах была улыбка, хотя он и хмурился, глядя, как пуля медленно погружается на дно корыта.

– Ну… – пробормотала я.

– Пожалуйста, будь осторожна, – сказал солдат. – Тот солдат действительно может тебя повесить. Не зли его. Ты смелая, но не рискуй жизнью. Союзники побеждают, я точно знаю. Они уже близко.

– Вы так думаете?

– Об этом говорят в новостях. Вот почему солдаты так обозлены. Мы проигрываем.

При этих словах он улыбнулся. Никогда еще не видела более счастливого побежденного.

– Я должна внести свой вклад.

– Но подумай о себе!

Я кивнула.

– Как вас зовут?

– Эдигер.

– А я Рози.

– Рад знакомству, – с улыбкой ответил он.

Появились молодые солдаты. Заметив их, Эдигер быстро отошел. Хотя он меня уже и не видел, я улыбнулась ему в ответ.

Так на заводе, затерянном в глубине леса и окруженном колючей проволокой, появился друг.

Но я продолжала топить пулю за пулей в бездонном корыте, а потом положила голову на стол и заснула.

– Похоже, ты решила, что я с тобой шутил? – раздался мерзкий голос прямо у меня над ухом. – Ты спишь на работе? Ты ленивая свинья!

Сказать мне было нечего.

– Я просто жду, когда доставят крепкую веревку, чтобы затянуть петлю на твоей уродской тонкой шее!

Он наклонился прямо к моему уху и прошипел:

– Думаешь, если ты молчишь, мне покажется, что ты меня не слышишь?! Может, ты и уродка рыжая, но ты точно не глухая.

Я коснулась головы.

– Ха, думаешь, я не вижу рыжие клочья?!

Он потянулся, чтобы схватить меня за голову, но остановился. Ему не разрешено касаться меня, и мы оба это знали.

– Когда твое тело сгниет настолько, что начнет разваливаться на куски, мы выкинем твои останки и скормим лесным зверям, рыжая уродина!

Я смотрела на него и хотела только одного, чтобы он ушел и оставил меня в покое.

– Завтра мы подсчитаем твои пули, когда ты будешь работать на поле. И каждой пуле лучше быть на месте!

Я в отчаянии посмотрела в корыто. Оно было таким глубоким, я никак не смогла бы достать оттуда все пули. Оставалось лишь надеяться, что он не выполнит обещания.

Следующей ночью, когда я пришла на завод, молодой эсэсовец стоял на моем месте и считал пули в ящике. Сердце у меня забилось. Я погибла! Но потом я увидела, что все мои пули аккуратно лежат рядками, вытертые и блестящие.

– Все здесь, – с отвращением прошипел молодой эсэсовец. – Если я что-нибудь замечу, мы повесим тебя сразу!

Я с трудом кивнула, но не понимала, как это получилось. Молодой эсэсовец ушел, и через несколько минут появился Эдигер. Его рукава были мокрыми.

– Так это вы! – выдавила из себя я.

– Я ничего не говорил, – улыбнулся он.

– Но я знаю.

– Возможно.

– Спасибо вам…

– Все же надеялся, что ты не