станешь глупить, молодой солдат следил за тобой. Не стоит рисковать жизнью. – Эдигер говорил, почти не разжимая губ, так что никто не видел, что он разговаривает со мной. – Наверное, ты очень скучаешь по семье…

Я кивнула.

– У меня внучка примерно твоего возраста. Люблю ее больше всех на свете и постоянно о ней думаю. Надеюсь, с ней все хорошо.

Он вздохнул, и морщинки на его лице разгладились.

– А у меня был дед, которого я любила больше всех на свете, до сих пор скучаю и постоянно думаю о нем.

– Он, наверное, очень гордился быть твоим дедом.

Я уже хотела ответить, но тут увидела молодого эсэсовца и замерла. Мой пожилой друг ушел. Молодой солдат подошел прямо ко мне, остановился очень близко, бросил взгляд на пули, уложенные в ящики, потом злобно посмотрел на меня и ушел.

Я снова вернулась домой, стояла на кухне и мыла тарелки после сытного ужина. Смываю томатный соус и масло, оставшиеся от рыбы. И тут пришел зэйде.

– Люблю вас, дети мои, больше всех на свете, – сказал он, обнимая меня. – Рози, ты такая красивая! А твои золотисто-клубничные волосы, пронизанные солнцем! Ой! Посмотри-ка на руки! Ты, наверное, замерзла? Чем ты занимаешься?

Он обхватил мои маленькие ручки своими сильными руками и принялся растирать, чтобы согреть. Руки стали теплыми. Как хорошо вернуться домой!

– Зэйде, как одни люди могут быть такими добрыми, а другие такими злыми? Разве мы не одинаковы?

– Хороший вопрос, мой маленький философ. Это сила свободы выбора. Ты сам выбираешь, каким хочешь быть.

– Значит, жестокие люди сами выбрали свой путь?

– Конечно! Может быть, не сразу, но они каждый день принимали решения, которые сделали их такими, каковы они сейчас.

– Это меня и пугает – право решать.

– Считай это величайшим даром. Тебе не нужно дожидаться, чтобы понять, какую жизнь ты ведешь, каким человеком стала. Ты все выбираешь для себя, чем бы ты ни занималась. Тебе не нужно ждать, чтобы жизнь просто случилась с тобой, это ты случилась в жизни. Каждый твой шаг – это выбор, выбор желаний и убеждений. И это счастье, даже если выбор тяжел.

– Зэйде, иногда проще сдаться.

– Да, – кивнул он. – Но если я знаю свою замечательную внучку, которой я всегда так гордился, то знаю и тот выбор, который она сделает. Выбирай жизнь, Рози, выбирай жизнь!

– Чем это ты занимаешься? – рявкнул кто-то у меня над ухом.

Я спала на полу, положив голову на перевернутый ящик. Ледяные глаза молодого эсэсовца расплылись, а потом вновь появились перед моими глазами. Я видела каждую пору на его лице.

– Приближаешь день повешения, верно? Тебе наскучило твое жалкое существование? Работай, или я разберусь с тобой сегодня же. Я свяжу тебе руки за спиной, а потом обмотаю веревку вокруг твоей шеи, и мы посмотрим, как ты попляшешь под потолком.

Я поднялась и принялась мыть пули, а он следил за каждым моим движением.

«У меня столько же выбора, сколько и у тебя», – думала я, дожидаясь, когда он уйдет.

Глава 34

Помилуй меня, Господи, ибо я немощен;

исцели меня, Господи, ибо кости мои потрясены;

и душа моя сильно потрясена;

Ты же, Господи, доколе?

Обратись, Господи, избавь душу мою,

спаси меня ради милости Твоей

ибо в смерти нет памятования о Тебе:

во гробе кто будет славить Тебя?

Псалтирь 6:3–6

Дудерштадт. Февраль 1945.

Дни и ночи слились в одну непрерывную череду. Мы часто слышали, как над нами пролетают самолеты. Иногда доносились звуки далеких бомбардировок. Говорили, что это самолеты союзников, которые хотят освободить нас. Однажды среди ночи я проснулась и обнаружила две шишки на груди и одну под мышкой. Шишки были твердыми и напоминали резину. Они перекатывались под кожей.

– Что это такое? – спросила я у соседки, которая была здесь дольше меня.

– Опухоли, – ответила она. – Я видела такое у других девушек в Освенциме. Нам в еду подмешивают бром, чтобы не было месячных, а это лекарство вызывает опухоли.

– И что делали другие девушки?

– Они не обращали на это внимания.

– А что мне делать?

– Может быть, обратиться к врачу? – пожала плечами она.

– Да, я так и сделаю.

До появления эсэсовки с едой, я выбралась с нар и пошла к доктору. Я слышала, что рядом с бараком в небольшом домике работает доктор Ривка. Я вошла в домик и дождалась появления пожилой женщины.

– У меня появились шишки на теле, – сказала я. – Избавьте меня от них.

Женщина выглядела очень усталой. Когда я сказала про шишки, она кивнула, словно уже не раз видела такое.

– Давай-ка посмотрим. – Она расстегнула мою форму. – Поверить не могу! Боже правый!

Она быстро заговорила по-польски. Я испугалась: наверное, ее напугали мои шишки?

– Да это чудо какое-то! В этом аду, среди этих лишений, ты сумела остаться такой чистой! Да ты просто сияешь! Ты совершила настоящий подвиг!

Я улыбнулась, и она похлопала меня по стриженому черепу. Но потом лицо ее опечалилось, и она покачала головой.

– Эти шишки убьют тебя, но у меня есть только тупой ржавый нож. Ни обезболивания, ни лекарств – только нож. Но если оставить эти опухоли, ты точно умрешь. Если я попытаюсь их удалить, ты либо выживешь, либо умрешь.

– Удаляйте, – мгновенно ответила я.

Она покачала головой.

– Посмотри на этот нож. Посмотри, что у меня есть. Только этот нож. Они называют меня доктором, но это издевка. Ни лекарств, ни спирта, ни малейшего обезболивания. Как сделать это одним лишь ножом?!

Я посмотрела ей прямо в глаза.

– Доктор, пожалуйста, мне надо вернуться домой! Пожалуйста, удалите их!

– Другого выхода нет, – кивнула она.

– Мы должны это сделать, и сделаем!

Мне не было страшно. Я хотела лишь удалить опухоли.

– Ну тогда садись на стул и держись обеими руками.

Я подчинилась и закрыла глаза. Доктор положила руку мне на грудь. Рука ее была холодной, но твердой и уверенной. Ритм сердца у меня немного успокоился.

– Мне так жаль, – сказала она, беря нож и рассекая мою кожу.

Сначала я ничего не почувствовала, хотя видела, как расходится кожа и начинает течь кровь. Кровь текла быстро, словно заключенный, который провел долгие годы в тюрьме, наконец-то вырвался на свободу. Но потом пришла боль. Я ахнула. Мне нечем стало дышать. Доктор ввела пальцы в рану и расширила ее, а потом снова взялась за нож и провернула его