При свете луны его лицо выглядело утомленным, и Ханичайл вдруг подумала, что он очень одинокий человек. Импульсивно она протянула руку, дочертила пальцами его профиль. Он повернулся к ней и улыбнулся, затем взял ее руку и прижал к губам. У нее перехватило дыхание.

— У нас много общего, Ханичайл, — сказал он. — Мне тоже пришлось сражаться за все, чего я достиг. А когда я был мальчиком и жил в Риме, мне приходилось драться с другими ребятишками, которые называли меня ублюдком. Но они были правы: у меня нет отца, и, как бы сильно я ни дрался, правда остается правдой.

— Мне тоже приходилось драться в школе, — призналась Ханичайл. — Все скандалы были связаны с Роузи. Обещаю сохранить вашу тайну, если вы сохраните мою. Клянусь вам сердцем и душой. — Ханичайл перекрестила то место, где у нее было сердце.

Алекс обнял ее за плечи и проводил до каюты. Около двери он развернул ее лицом к себе и тихо сказал:

— Благодарю за то, что вы доверили мне свои секреты.

— Значит, друзья? — спросила Ханичайл, едва дыша. Ей так сильно хотелось, чтобы он поцеловал ее, что у нее подгибались колени.

— Друзья, — согласился Алекс.

Его губы едва притронулись к ее губам.

— Спокойной ночи, Элоиз Ханичайл, — уходя, бросил он через плечо.

За все время путешествия Ханичайл больше ни разу не увидела Алекса Скотта. Когда она спросила о нем стюарда, тот ответил, что мистер Скотт — очень занятой человек. Он частый пассажир на трансатлантических рейсах и обычно проводит все свое время в каюте, работая.

Когда судно причалило в Саутгемптоне, Алекс Скотт покинул его на рассвете и сразу же направился поездом в Лондон, где у него была назначена встреча. Он не попрощался с Ханичайл, и она не знала, печалиться или радоваться, когда ей передали большую корзину с пармскими фиалками, на которых блестели капельки росы. Цветы источали дивный аромат.

«Фиалки напомнили мне ваши глаза, — говорилось в сопутствующей визитке. — Желаю удачи в Лондоне. Ваш друг Алекс Скотт».

Ханичайл зарылась носом в благоухающий букет, вспоминая прикосновение его губ. Она всю ночь думала об этом поцелуе и сейчас была рада, что он все-таки не забыл ее.

Пассажиры сходили по трапу, махая друзьям, стоявшим на берегу. Громко играл оркестр. Носильщик разместил скромный багаж Ханичайл в вагоне первого класса, и вскоре она приехала в Лондон, где ее уже ждал темно-бордовый «роллс-ройс» с Бриджесом за рулем, одетым в фуражку и темно-бордовую униформу с золотыми пуговицами и эполетами.

Анжу д'Аранвиль выскочила из такси на Северном вокзале Парижа и, расплатившись с шофером, зажала в зубах железнодорожный билет, перекинула через плечо сумку, схватила в каждую руку по чемодану и, быстро перебирая длинными стройными ногами, помчалась к платформе, на которой экспресс Париж — Лондон громко гудел, оповещая об отправлении.

Гарри Локвуд бежал вслед за ней, молясь на ходу, чтобы поезд задержался, и в то же время успевая оценить ноги Анжу. Он обогнал ее как раз в тот момент, когда поезд дал последний гудок. Вцепившись в поручни, он распахнул дверь вагона первого класса, забросил в него вещи и запрыгнул сам.

— Arretez, arretez, un moment pour moi,[2]— закричала Анжу сквозь шум. Сунув небольшой плоский чемодан под мышку, она отчаянно пыталась дотянуться до поручней. — Merde, oh merde,[3]— чуть ли не рыдая, кричала она, догоняя пришедший в движение поезд.

Гарри схватил ее сумку, затем руку и втащил в вагон уже набиравшего скорость поезда. Он отскочил назад, налетел на ее чемодан и упал на пол вместе с Анжу, оказавшейся на нем.

— Ну, — сказал он, встретившись с ней взглядом, — вы чуть не опоздали.

— Боже мой, — выдохнула Анжу, вставая и оправляя юбку. — Я едва успела.

Гарри Локвуд рассмеялся, сраженный ее ответом, поднялся с пола и отряхнул пиджак.

— Вы опоздали. Поезд уже тронулся.

— Почему я всегда опаздываю? Вы можете объяснить мне это? Мне двадцать лет, я умная, образованная девушка, и у меня все в порядке с головой, но я хронически опаздываю. — Откинув с глаз челку, Анжу вопросительно посмотрела на Гарри. — Возможно, со мной что-то серьезное?

Он снова рассмеялся и оценивающе посмотрел на девушку. Она была очень высокой и тонкой до хрупкости. У нее было овальное лицо, широко распахнутые глаза и манера говорить запыхавшись, что можно было оправдать ее бегом по платформе, но Гарри сильно подозревал, что именно так она и говорит в обычной жизни. Ее глаза были цвета морской воды, блестящие волосы — цвета апельсинового мармелада, а ее пухлые губки растянулись в радостной улыбке, которой она одарила его, ожидая ответа.

— Я в этом сильно сомневаюсь, — сказал он. — Вы производите впечатление молодой женщины, которая умеет контролировать свою жизнь.

— Возможно, это из-за костюма. — Анжу с неодобрением осмотрела свой маленький твидовый жакет и юбку цвета бронзы. Это был последний писк моды этого года; Сюзетта лично переговорила с мадам Шанель, и ей удалось купить его по сходной цене. — Это все старания моей матушки, — продолжала Анжу. — Она кроит меня по своему образу и подобию для того, чтобы вылепить из меня очаровательную светскую девушку в угоду моему двоюродному дедушке. Обычно я выгляжу как студентка: юбки, кофточки и низкие каблуки.

Анжу вытянула свои стройные ноги и стала рассматривать дорогие туфли из коричневой замши, в то время как Гарри рассматривал ее.

— Ведь это глупо, не так ли? — спросила она. — Я говорила ей, что не задержусь долго в Лондоне. Я планирую вернуться в Париж к сентябрю. Это будет мой первый семестр в Сорбонне, — добавила она, широко улыбаясь, хорошо понимая, какое впечатление производит на него. — Я должна изучить математику и физику.

— И что вы намерены делать, когда изучите их? — спросил Гарри.

— Что делать? — спросила Анжу, поставленная в тупик этим вопросом.

У нее хватило мозгов окончить школу, и она обладала способностью заучить материал перед самым экзаменом и всегда получала хорошие отметки. Но колледж был только средством к конечной цели — к свободе. Сейчас, если ей удастся прибрать к рукам деньги Маунтджоя, у нее не будет нужды поступать в Сорбонну и жить в дешевой комнатушке вместо того, чтобы делать из себя преуспевающую женщину. С миллионами Маунтджоя она будет богаче любого мужчины, который мог бы взять ее на содержание. С такими деньгами она бы наслаждалась жизнью, как это делала бабушка Мари.

— Я никогда об этом не думала, — ответила Анжу. — Разве физика не кажется вам такой притягательной?

— Гораздо менее притягательной, чем вы, — сказал Гарри, глядя в ее изумрудного цвета глаза.