падает на подушку.

– И как понимать твое «ну ты даешь»?

– Значит, прежде чем прикоснуться к тебе, я должен спрашивать разрешения?

– Да, – отвечает Рут. – Именно так. А когда я сплю, черт возьми, мне довольно непросто дать разрешение.

– Боже мой! – Алекс в раздражении закрывает глаза, проводит руками по лбу, ерошит волосы.

Рут молча наблюдает за ним, ждет, когда он опомнится и попросит прощения.

– Не понимаю, что на тебя нашло, – произносит он.

Рут замирает, сидит с каменным лицом.

– Я думал… как тебе сказать… мне захотелось ласки, понимаешь? Последнее время ты только и делаешь, что шарахаешься от меня.

Рут не отвечает.

– Хорошо, молчи, если хочешь. Но я так скажу: если бы ты видела те новости, которые я сейчас смотрел, тебе бы тоже захотелось ласки.

– А что случилось?

– Лучше спроси, чего не случилось! Не прекращается конфликт…

Рут вскидывает руку, останавливая его. Она не хочет знать подробности, не хочет слышать про ужасы.

Алекс пытается взять ее за руку, но она уворачивается от него, встает и идет в ванную. Чистит зубы, сплевывает в раковину. Моет руки и мажет их кремом, который был в чулке с рождественскими подарками от мамы. Нюхает ладонь – аромат слишком сильный. Она вытирает крем о полотенце Алекса.

Возвращаясь в спальню, она собирает себя в кулак, чтобы продолжить спор, но Алекс уже спит, укрывшись одеялом. Одежда его разбросана у кровати. В открытое окно рядом с ним проникают звуки улицы.

Штора отодвинута, и комнату освещает полная луна, будто сейчас декабрьские сумерки, а не глубокая ночь в начале октября.

Рут надавливает на левое плечо Алекса, и он немного отодвигается.

Она забирается в постель, не потревожив его сон.

Ей не спится.

Она смотрит на пятно плесени в углу. Оно стало больше. Разрослось почти до светильника.

Когда она заметила его в первый раз? А сейчас оно уже бросается в глаза – неоспоримое доказательство ее лени. Да и Алекса тоже: он несколько раз указывал ей на плесень. Но ни он, ни она никаких мер не приняли.

Лентяи.

Хоть в этом они похожи, думает про себя Рут.

Она со злорадством представляет, как возмутился бы Алекс, если б его обозвали лентяем, ведь он считает себя деятельным человеком и очень этим гордится.

С улицы доносится рокот проезжающих машин. Алекс настаивает, чтобы окно оставалось чуть приоткрытым, «для доступа воздуха». Рут вдыхает этот воздух, понимая, что к ним в спальню постоянно поступает не только кислород, но и испарения дизельного топлива от грузовиков, которые ранним утром едут в сторону Дувра.

Ей кажется, что она лежит без сна уже несколько часов.

Стоит ей расслабиться, задремать, ее снова будит какая-нибудь мысль.

Светает. Рут слышит, как к глубокому дыханию Алекса добавляется присвист. Она поворачивается к нему, осторожно кладет на него ладонь. Кожа немного влажная: он потеет. Почувствовав во сне ее прикосновение, он что-то бормочет.

Интересно, что ему снится? Она? Как они спорят? Или страшные сцены из выпуска новостей?

Во сне Алекс поворачивается к ней лицом. Инстинктивно обхватывает ее за талию, притягивает к себе. Сару он тоже так обнимал? И вообще, отличает ли он ее от бывшей жены, когда спит?

Рут снимает с себя руку Алекса, отодвигается на край кровати на своей половине. Штанины от пижамы задрались до икр, и она по еще детской привычке потирает одну ногу о другую. Постепенно эти ритмичные движения помогают ей расслабиться. Шуршание ноги, трущейся о другую ногу под одеялом, превращается в другой звук: перестук камушков на речном дне, глухое эхо бескрайнего моря.

Глаза слипаются, тело становится бесплотным, ей кажется, что она плывет. Шум дороги за окном мало-помалу отдаляется; слышен только плеск волн, на которых она покачивается. Рут постепенно проваливается в глубокий-глубокий сон.

27

Часто, проснувшись, Рут не сразу понимает, где она находится.

Уже не первый год она просыпается в их хижине на берегу, но каждый раз ее мозг пытается совместить запахи и восприятие окружающей среды, пытается сформировать четкую картину. Бывает, на это уходит несколько минут, – если она очень устала накануне.

Опустив глаза, Рут видит темноволосую малышку, которая прижимается носом к ее груди. Потом чувствует тепло мужчины, который лежит, обнимая ее.

И реальность накатывает на нее волной: теперь это и есть ее жизнь.

Такое случается, когда во сне она переносится на кухню в доме родителей или в кофейню, где пробирается сквозь толпу к свободному столику, стараясь не разлить полную чашку кофе с молоком. Часто ей снятся блюда и продукты, которых теперь уже нигде не найти. То, чем она наслаждается в своих снах, весь следующий день занимает ее мысли, пока Ник не замечает, что она замкнулась в себе.

– Что с тобой? – обычно спрашивает он.

И она отвечает:

– Паста. Свежие спагетти с темно-красным томатным соусом.

Что бы Ник в этот момент ни делал: натачивал ножи, чинил сети, нарезал фрукты, которые собирался сушить, – он отвлекается от своего занятия и закрывает глаза, тоже погружаясь в воспоминания. Потом добавляет:

– И с пармезаном.

Через пару минут благоговейного молчания они снова принимаются за работу, и, когда садятся обедать или ужинать, оба благодарны за ту пищу, которая у них есть. Про нитевидные макароны из муки и яиц они забывают, воспоминания растворяются за горизонтом, куда каждый вечер закатывается солнце.

Раз в месяц Ник отправляется за припасами, и однажды, возвращаясь из очередного похода, он тащит тележку по песку к хижине с широкой улыбкой на лице. У Рут екает сердце, перехватывает дыхание.

– Встретил кого-то?

– Ой, нет. Извини, – отвечает Ник. – Зато нашел то, что тебе, пожалуй, понравится.

В тот вечер они едят пасту с томатным соусом. Не спагетти из свежего теста, какие любила Рут в прежней жизни, а раздробленные частички, когда-то представлявшие собой сухие спиральки. Для них это все равно изысканное блюдо. Рут смакует мягкие теплые углеводы с консервированными томатами. Закрывая глаза, даже вспоминает душистый привкус оливкового масла.

Ник кладет немного раздавленных спиралей в одну из помятых железных тарелок и ставит ее перед Фрэнки. Крепкими пальчиками она хватает макароны и сует их в рот, обнажая ряд неровных зубов.

– Мм! – восхищенно мычит крошка, пережевывая макароны. Округлив глаза, она быстро зачерпывает еще горстку незнакомой пищи.

– Да, малышка, чертовски мм!

– Ник, – ругает его Рут, – мне бы хотелось, чтобы ее первым словом было не «черт», а что-нибудь другое.

– Ах да,