— Зря это он. Так его не заставишь слушаться, — сказала мама, прижавшись ухом к двери. — Пустил бы лучше меня.

— По-моему, вообще нельзя никого заставлять слушаться, — сказала я.

— Да, но он же обращается с Энтони будто с ребенком! — воскликнула мама: она пропустила мои слова мимо ушей.

Я мрачно облокотилась о перила и стала думать, удастся ли мне когда-нибудь превратить Криса обратно в человека, если Энтони Грин, судя по всему, спятил, но тут мистер Фелпс распахнул дверь ванной и сказал:

— Кто-нибудь из вас умеет стричь? Мне он не позволяет.

— Попробуем, — ответила мама.

Энтони Грин сидел на пробковой табуретке, и вид у него был ниже шеи нормальный, а выше — еще нет. Ниже шеи он был в приличных светло-коричневых брюках и свитере, а голова могла бы принадлежать пирату, потерпевшему крушение. Он глядел на себя в зеркало над раковиной.

— Бен Ганн, — сказал он.

— Робинзон Крузо, — сказала я.

Он посмотрел на нас с длинной вопросительной улыбкой.

— Вот я какой, — произнес он. — Могу ли я измениться?

— Вы уже изменили сами себя, пока танцевали вокруг Кренбери, — ответила я.

— Ш-ш, девочка, — вмешался мистер Фелпс.

Он все пытался не дать мне говорить о подобных вещах. Шикал каждый раз, стоило мне упомянуть о бугре или о безумствах, которые учинил Энтони Грин, — а сам Энтони Грин не возражал, и мама меня не останавливала.

— Надо бы состричь бороду, — сказал он, глядя в зеркало.

— Хорошо бы, — ответила я. — Она ужасная.

— А волосы? — спросил он.

— Конечно, — сказали мы с мамой.

— Тогда, Нат, не найдется ли у вас ножниц? — спросил Энтони Грин.

Мистер Фелпс завел глаза к потолку и вытащил ножницы из кармана халата. И протянул их маме, но мама замахала на него руками — пусть, мол, отдаст Энтони Грину. Мистер Фелпс поднял брови, однако все-таки вложил ножницы в бледную изможденную руку Энтони Грина. Энтони Грин несколько секунд смотрел на них с сомнением, а потом сказал:

— По правде говоря, буду признателен, если мне немного помогут.

И мама подстригла ему бороду и волосы. После этого он, прямо скажем, похорошел. Я решила, что под землей волосы у него выцвели — у корней они оказались гораздо темнее. А может, он сам сделал так, чтобы они стали темнее. После этого он стал совсем похож на себя и сказал, мол, теперь надо побриться. Тогда мы стали суетиться в поисках бритвенных принадлежностей мистера Фелпса. В разгар суеты мне пришло в голову, что мы попросту сменили заботы о тетушке Марии на заботы об Энтони Грине. Я так и сказала маме — на ухо, конечно.

— Мидж, это несправедливо! — возмутилась мама. — Разве можно сравнивать! Нельзя же ожидать, чтобы человек, который был погребен заживо, пришел в себя за каких-то полдня!

— По-моему, он никогда не придет в себя, — сказала я. — Как нам теперь вернуть Криса, скажи, пожалуйста?

Мы неосмотрительно шептались обо всем этом прямо на пороге ванной. Когда я это сказала, мы обе сообразили, что Энтони Грин наверняка все слышал. Он смотрел на нас, занеся бритву, и поллица у него было вымазано белым кремом. Мы виновато посмотрели на него в ответ.

— Две черные кошечки! — сказал Энтони Грин. — Так я и знал, что уже видел вас где-то еще до сна! Вы хотели меня предостеречь, да?

Я сказала:

— Да. И это из-за нас вы оказались под бугром: мы бросились вам под ноги и вы споткнулись.

Мистер Фелпс сновал туда-сюда и резкими движениями собирал все до единого клочья волос Энтони Грина — мне кажется, это был такой ритуал, — и, конечно, зашикал на меня. Но я не обратила на шиканье внимания и сказала:

— Если бы мы этого не сделали, вы бы поняли, что замышляет Наоми, и отказались?

— Нет, едва ли, — ответил Энтони Грин. — Не мучайтесь, вы не виноваты.

Он снова повернулся к зеркалу и стал бриться. Остальное он рассказывал урывками — пока ополаскивал бритву или поворачивался перед зеркалом и проверял, чисто ли он отскоблил щеки.

— К сожалению, я рвался это сделать со всей пылкостью влюбленного. И дело не только в том, как повела себя Наоми. Я хотел силой сделать ее достойной моего доверия, а ведь подлинное доверие не требует доказательств. Я это понял… — Чтобы сказать это, он перестал скрести верхнюю губу под своим забавным крючковатым носом. — Несколько долгих месяцев спустя.

— Но ведь вы в самом деле любили Наоми, — сказала я, — а она, к сожалению…

— Ш-ш! — вмешался мистер Фелпс.

— Умерла, — договорил за меня Энтони Грин вполне спокойно, поднял голову и поскреб под подбородком. — Конечно, ее нет в живых, иначе я не вышел бы на волю. Я почти сразу понял, что она за человек. Когда прошел час, а она меня так и не выпустила. Но ее мать жива, верно?

— Да! — гневно взорвался мистер Фелпс.

— Однако случилось еще кое-что, — сказал Энтони Грин.

Он говорил — и у меня возникло чувство, что с каждым словом он становится все разумнее и разумнее. Может быть, ему было полезно видеть, как из-под пены для бритья проступает его собственное лицо. Лицо было не из обычных и к тому же ужасно худое, но никак не лицо безумца, брошенного на необитаемом острове, и не шутовское лицо призрака. Оно было чем-то средним между ними — и еще лицом того молодого человека, который нагнулся и протянул ко мне руку, когда я была котенком.

— Некоторое время назад я откуда-то получил немного силы, — продолжил он. — К этому времени я уже почти сдался. А тут вдруг снова смог и отправлять проекции, и видеть сны, и путешествовать во времени.

Мистер Фелпс многозначительно покосился на меня.

— А, — сказала я. — Это из-за меня. Я открыла зеленую шкатулку, и оттуда много вылетело.

Энтони Грин поймал мой взгляд в зеркале.

— Спасибо тебе, — сказал он. — Твой брат стал волком, да?

Вот видите, что я имела в виду, когда говорила «становится все разумнее»?

— Откуда вы знаете? — спросила я.

— Видел тебя с ним в той комнате, — сказал он. — К этому времени я уже вернулся в настоящее. Первым делом нацелился на зеленую шкатулку и стал ее искать. Она много лет пролежала там на полке, и я упорно просматривал все эти годы, хотел найти кого-то, кто мне поможет. Дошел до периода примерно в четыре месяца назад, до того, как в этой комнате появилась живая душа, но это, к несчастью, оказался Грегори Лейкер…

— Папа, — кивнула я. — Что он сделал?

— Забрал шкатулку, — ответил Энтони Грин. — Я сумел все ему объяснить — то есть я так думал. Но он, похоже, ничего не понял. Только разволновался.

Я решила — раз Энтони Грин способен воспринять неприятные новости, то и я это переживу.