Идущий за мной ополченец – сынок Ниночки. В седьмом классе я воспылал к ней страстью. На перемене в буфете столовой всегда собиралась очередь, и я, бывало, пристроюсь к ней сзади, учащенно вдыхая запах жареных котлет и чебуреков. А она опустит голову и теснее прижимается задком к моему затвердевшему переду. Но как-то раз Ниночка так завертела попкой, что у меня потекли слезы от кайфа и боли. Вдруг она охнула и, развернувшись, влепила мне пощечину. Ее братишка, уминавший в углу булочку с повидлом, набросился на меня. Славная вышла драчка: близняшки против несчастного влюбленного. Обжора до того был похож на свою сестру, что я повалил его на пол и трахнул бы, кабы не толпа вокруг. А моя любовь долбила меня по голове каблучком босоножки, так что пришлось лягнуть ее в грудь, довольно-таки выпуклую, и дать стрекача из столовой – с циркулем в спине.

На следующий день я даже разбираться не стал, кто воткнул в меня железку. Просто отлупил первого попавшегося под руку подозреваемого, отца вон того, с гранатометом… Чего это он ко мне повернулся? Так, изображаем улыбочку: здорово, братишка. И не трудно на себе этакую трубу тащить? А папа твой чем занимается? Гриппом, говоришь, болеет? Как же он умудрился подхватить заразу посреди лета? Ай, ай, тц, тц, приветы ему передавай… Что? Помочь мне хочешь? Спасибо, не надо, ты иди, я медленно, по-стариковски. Да, кстати, где ты купил форму? Во Владике на Хольцмана? Хорошая, я тоже хочу себе взять такую. Ну давай, удачи.

Скверно, скверно, в этой роте я один из самых старших. По годам, правда, не по чину. Вечный увечный солдат. Нет, не одолеть мне этот склон, реально сдохну. А толстым в этой жизни лафа, вижу, повернули обратно. И всем понятно почему: свинообразным не дотащить свои туши до места, где присские ребята ждут не дождутся смены. А с меня будет спрос: худой, опытный и все еще живой.

Мать твою, никак не нагуляю подкожного жирка и своей худобой привлекаю внимание легавых – за наркомана, видать, принимают. Во Владике менты на меня все время пялятся, останавливают и требуют документы. Устал от них, честное слово. Однажды отказался показать им свой помятый паспорт. Достали уже, говорю, там, где надо, вас не бывает, а во время войны так и вовсе за спины ребят прячетесь… Так они будто с цепи сорвались, обработали меня по полной. Дубинками резиновыми орудовали, суки. Зуб передний мне выбили и в обезьянник заперли на ночь. То ли от сотрясения мозгов, то ли от боли я высказал все, что о них думал. Менты сначала внимательно слушали, а после взбеленились. На бутылку меня хотели посадить. На мое счастье, явился их хмурый спросонья начальник и спросил, какого черта я тут делаю. Выяснилось, что мы вместе воевали, только я не мог вспомнить где.

Как же мне плохо, но еще не сдаюсь и тащу свой крест на Голгофу.

Ангел в образе маленького рыжего Хюрика пришел мне на выручку.

– Давай я понесу пулемет, – предлагает он.

– Спасибо, – говорю. – Знаешь, как из него стрелять?

– Наверху разберемся.

– Дойду ли?

– Куда ты денешься.

Он закинул пулемет на плечо и рванул, только его и видели.

Да, таких, как Хюрик, в нашем городе раз-два и обчелся. Самый веселый и честный вулканизатор в Цхинвале. По утрам бегает трусцой по парку, затем ныряет в Лиахву, даже зимой, когда минус пятнадцать. Такой у него допинг. Зато выносливый и не болеет.

Коне, младший брат Заура. С обоими я когда-то служил на таможне, был в числе проводников. Он подождал меня и пошел рядом.

– Вижу, хреново тебе, – говорит Коне. – Может, домой пойдешь? Все поймут.

– Далеко еще? – спрашиваю я, готовый срыгнуть застрявшее в горле сердце.

– Не близко. Дай-ка сюда бачок, помогу.

– Спасибо. Давно не видел твоего брата. Где он?

– Наверху, с присскими.

– Привет ему передавай.

– Сам передашь.

– А, ну да, конечно. Хорошая на тебе форма. Где купил?

– Ребята прислали.

Мы подходим к желтому пахнущему керосином трактору. Он в центре внимания ополченцев – хотят завести и на нем добраться до места. Отличная идея, я тоже с вами. Вот уж повезло, где не ждал. Пробираюсь вперед и слежу за парнем в кабине: суетливый он какой-то, ненадежный, мне такие не нравятся. И форма у него уродская. Поковырявшись, он спрыгивает на развороченную гусеницами землю и кроет матом хозяина трактора, который из вредности (а по-моему, из предосторожности) прихватил с собой какую-то запчасть. Ребята признают смекалку тракториста и делают перекур. Надежда моя распята. Я не знаю, как быть, и опускаю свою потную задницу на вывороченное с корнями дерево. Отчаяние овладевает мной. Впрочем, это мое обычное состояние. Даже во время секса не могу расслабиться полностью. Боюсь, как бы мое истасканное сердце не лопнуло во время оргазма, но тем не менее кончаю, а после минут десять лежу в ожидании инфаркта, слушая бред очередной подруги.

– Ты идешь? – спрашивает Коне, глядя вслед ребятам. – Бледный ты какой-то.

Его слова действуют на меня как рвотное. Я бросаюсь в сторону и вешаю на ветки дикого фундука гирлянды блевотины. Проводник смотрит сочувственно и вновь советует вернуться домой. Но мне намного легче, и уж теперь-то я точно никуда не сверну, – и мою мать, если не дойду до конца, может, даже выше. Нет, серьезно, это ведь дубовый лес? Ну вот, на вершине я вскарабкаюсь на самое большое дерево и буду сидеть на нем, как Соловей-разбойник, а свистеть я умею. Хочешь послушать?

Коне не хочет, и мы трогаемся в путь. По дороге к нам присоединяется священник с бородой до пояса. На нем большой крест и автомат. Дорога трудная, хочется поговорить по душам. Беседуем. Оказывается, мы с батюшкой учились в одной школе, он младше меня на три года, я его вспомнил, и мне смешно. Я прошу святого отца простить меня.

– За что? – удивляется тот.

– За мелочь, которую я отбирал у тебя в буфете.

Ура – я все-таки взобрался на эту чертову высоту. Ей-богу, даже зауважал себя, хотя осталось меня совсем немного. Еще бы, после такого дикого насилия над собой. Пар от тела так и клубится над головой. Все на мне влажное от пота, даже телефон в нагрудном кармане камуфляжа промок. Но больше, конечно, я расстроился из-за подмоченной тысячерублевой бумажки. Продавцы даже на хрустящую банкноту смотрят с подозрением, а такую и подавно не возьмут. Эх, плакала моя натовская кепка… хотя нет, мать на днях пенсию должна получить. На коленях да вымолю у нее копеечку. А может, мне посчастливится убить грузинского солдата? Лучше, конечно, троих. Они, я слышал, вооружены автоматами М-16, и у каждого по пистолету «Беретта», не говоря уже о красивой форме и «зелени» в карманах. Но где с ними встретиться-то? Сюда грузины вряд ли полезут, а спускаться к ним неохота.

Однако тут холодно, не простудиться бы. Жалко, бушлат не захватил, хотя комбат советовал. Но внизу такая жара была, в кустах все прятались от зноя. А здесь смотри какие дубы гнутся под ветром. Сейчас сдует палатку, вместе с командиром. Чего это он говорит по рации? Слышу: «Мы уже на месте, занимаем позиции… как поняли… прием…»