Он затянулся.

– Чай есть, Бенни? – спросила Фиона.

– Сейчас пошлю малого.

– Карбы барахлят, – сказала она, глядя на мотоцикл.

– Я ж тебе говорил, не бери кваку. – Бенни последний раз глубоко затянулся, бросил окурок на пол и раздавил. Ботинки на нем были замасленные, протертые спереди до стальных носов. – Карбы летят. Менять замаешься. Вот на джи-ти-пятьсот-пятьдесят были классные карбы.

– Глянешь, что там с ними?

Бенни ухмыльнулся:

– У меня сейчас настоящих курьеров не особо. Солидные дяди, работают за зарплату.

– Или валяются дома на кровати, плюют в потолок. – Фиона сняла куртку. Без брони, в серой водолазке, она выглядела совсем маленькой и худенькой. – Больше похоже на твою обычную публику.

– Я скажу Сааду, он глянет. – Бенни повернулся и вышел.

– Бенни ирландец? – спросил Милгрим.

– Из Дублина. Отец – тунисец.

– А ты работаешь на Губерта?

– Как и ты, – ответила она, забрасывая тяжелую куртку на плечо. – Сюда.

Милгрим пошел за ней, стараясь не наступать на замасленное тряпье и пластиковые стаканы. Некоторые из них были до половины наполнены какой-то коричневой бурдой – наверное, недопитым чаем. За красным ящиком на колесах обнаружилась обшарпанная дверь. Фиона вытащила маленькую связку ключей из кармана штанов, на вид таких же тяжелых и почти таких же бронированных, как ее куртка.

– А ты хотела? – спросил Милгрим, пока она открывала дверь.

– Чего?

– Работать на Губерта. Я не хотел. В смысле не планировал. Он сам так решил.

– Если вспомнить, то и со мной так было, – ответила Фиона через плечо.

Милгрим вслед за ней шагнул в маленькое помещение – примерно четыре на четыре метра. Кирпичные стены недавно выкрашены белой краской, бетонный пол – тоже белый, чуть более глянцевый и почти такой же чистый. Маленький квадратный стол и четыре стула – гнутые трубки матовой стали и некрашеная фанера, дорогостоящая простота. На металлическом, больничного вида пьедестале – огромная белая лампа в форме наклоненного параболического зонтика. Все вместе напоминало крохотную художественную галерею между выставками.

– Что это? – спросил Милгрим, переводя взгляд с одной голой стены на другую.

– Один из его вегасовских кубов. Не бывал в них раньше? – Фиона подошла к лампе и что-то подкрутила. Приглушенный свет стал ярче.

– Нет.

– Он не понимает азартные игры в обычном смысле, но ему нравятся лас-вегасовские казино. Как в них думается. Вынужденное выключение из времени. Ни часов, ни окон, искусственный свет. Ему приятно размышлять в такой обстановке. Как здесь. Никто не помешает. И ему приятно, что это тайна.

– Он любит тайны.

Вошел парнишка, стриженный почти под ноль, и поставил на стол два пластиковых стакана. Руки у него были в машинном масле.

– Спасибо, – сказала Фиона.

Парнишка вышел, не ответив.

Фиона взяла стакан и стала пить через отверстие в крышке.

– Рабочий чай, – сказала она.

Милгрим попробовал свой и поморщился. Сладкий, перестоявший.

– Я не его дочь, – объявила Фиона.

Милгрим заморгал:

– Не чья?

– Не Бигенда. Что бы там ни говорили. – Она отхлебнула чай.

– Мне бы и в голову не пришло.

– У моей мамы был с ним роман. Отсюда все и разговоры. Я тогда уже была, так что это просто глупости. Хотя в итоге он взял меня на работу. – Она глянула на Милгрима с выражением, которого тот не понял. – Просто чтобы сразу прояснить.

Милгрим отпил чаю, главным образом потому, что не знал, что ответить. Чай был очень горячий.

– Он научил тебя ездить на мотоцикле?

– Нет. Я уже была курьером. Поэтому и с Бенни знакома. Могу уйти от Бигенда, найду работу за час. У курьеров так: хочешь выходной – увольняешься. Но мама очень психовала, что опасно.

– А правда опасно?

– Средняя продолжительность карьеры – два года. Мама попросила Бигенда взять меня в «Синий муравей». На офисную работу. А он взял меня курьером.

– Это менее опасно?

– На самом деле нет, но я сказала маме, что да. Она не знает точно, чем я занимаюсь. Ей некогда вникать.

– Доброе утро, – произнес у них за спиной Бигенд.

На нем был синий костюм поверх черной трикотажной рубашки, без галстука.

– Они вам нравятся? – спросил он Милгрима.

– Кто?

– Наши Фесто. – Бигенд указал пальцем на потолок.

Милгрим поднял голову. Потолок тоже был белый, метра на три выше, чем в соседнем помещении. Под ним извивались непонятные формы, черная и серебристая.

– Это тот пингвин? Из Парижа?

– Такой же, как в Париже, – сказала Фиона.

– А другой кто?

– Морской дьявол. Скат, – ответил Бигенд. – Специально по нашему заказу. Обычно они из серебристого майлара.

– Для чего они вам? – спросил Милгрим, хотя уже знал, для чего.

– Видеонаблюдение. – Бигенд повернулся к Фионе. – Как прошло в Париже?

– Отлично. Только Милгрим его увидел. Но тот был серебристый. И днем. – Она пожала плечами.

– Я думал, у меня галлюцинации, – сказал Милгрим.

– Да, – сказал Бигенд. – Многие так думают. А когда мы первый раз испытывали пингвина ночью, в Крауч-Энде, то спровоцировали мини-волну сообщений об НЛО. В «Таймс» предположили, что люди на самом деле видели Венеру. Садитесь.

Он отодвинул стул.

Милгрим сел. Соединил ладони на стакане с чаем. Тепло приятно успокаивало.

Когда Бигенд и Фиона тоже сели, Бигенд сказал:

– Фиона передала мне ваш вчерашний разговор. Вы сфотографировали человека, который следил за вами или, возможно, за Холлис. Снимки у вас?

– Да. – Милгрим нагнулся и принялся шарить в носке. – Но следил он за мной. Слейт сообщал ему, где я.

Он достал карточку, вынул из сумки макбук, нашел кардридер, купленный у перса в фотомагазине, и соединил все вместе.

– Однако Слейт мог просто исходить из того, что вы с Холлис, – заметил Бигенд, когда на экране появилась первая фотография Фоли.

– Фоли, – сказал Милгрим.

– Почему вы его так называете?

– Потому что на нем были штаны цвета «фолиаж». Из-за них я его и запомнил.

– Ты его видела? – спросил Бигенд Фиону.

– Да. Он был на ярмарке старой одежды. Такой весь деловой.