– Тогда пошли.

Он обошел ее и двинулся дальше по еле заметной тропинке. Услышал, что она идет за ним, и улыбнулся.

Солнышко пригревало все жарче. Синички смолкли, тихо стало в лесу, только кузнечики пели в траве да какая-то птичка посвистывала, будто звала Вита по имени. Лес был смешанный, перепутанный: под березами лежала хвоя и куски оранжевой сосновой коры, в колючих ветвях одиноких елей висели сухие березовые прутики. Радостно цвели в тонкой лесной траве иван-да-марьи, летние цветы.

От ручья прилетали стрекозы, пахло таволгой. Сладкий запах усиливал жару. Спина у Вита под безрукавкой стала совсем мокрой. Яниных шагов позади он почти не слышал, несколько раз оглядывался – девчонка не отставала, каждый раз улыбалась ему. Молча улыбалась, говорить не смела.

– Устала? – наконец спросил он с надеждой.

– Нет, ничего, – шепотом ответила она.

Как это так ничего, про себя возмутился он, я уже еле ноги тащу, а ей ничего… Но пригляделся и заметил, что лоб у нее вспотел, платок с шеи она стащила и несет в руке.

– Устала, – сказал Вит. – Ты не бойся, времени у нас много. До заката дойдем. Давай посидим в тенечке, передохнем. Вон там.

Потом тяжелее будет. На голодный желудок отдыхать – затея дурацкая, лучше бы идти, пока идется… однако ноги уже двигались с трудом, и в голове мутилось, а это было плохо.

Яна не стала спорить, сразу уселась на поваленную сосну. Перед сосной было кострище – маленькое, плоское черное пятно, вбитое в землю дождями; трава начала прорастать сквозь черноту. Но значит, и тут еще люди ходят?

Вит произнес запирающий ключ, обвел чертой кострище, сосну и их обоих – не в воздухе, а сучком по земле, засыпанной хвоей, чтобы видно было.

– Теперь можешь говорить.

Присел рядом, искоса посмотрел на Яну. Губы у нее бледные, чуть розовые, как давешняя малина. Волосы в тени вроде бы русые, а на свету вспыхивают рыжим. Веснушки, если и были, утонули в загаре. Но брови и длинные ресницы – не черные, а того же цвета, что волосы. Стало быть, все-таки рыжая.

– У меня хлеб есть.

– Хлеб?!

– Немного, два куска. И еще вот.

Она развернула платок: на нем лежали четыре крупных подберезовика.

– Ну ты сильна, – Вит и обрадовался, и немного обиделся. Он-то шел первым, и тоже, между прочим, думал о грибах – если с вечера не есть, поневоле задумаешься, – но ни одного не увидел, а она шла второй, и в сторону не отходила, и не отставала… Правду сказать, такая история с ним повторялась каждый раз, как шли по грибы. – Ты сама не Хозяйка, часом?

– Не, ты что! – она так замотала головой, что он засмеялся. – Женщины не бывают Хозяевами!

– Бывают, только редко, – ответил он. – Айген, ну, мой учитель, рассказывал про одну.

«Рассказывал» – это было преувеличение. На самом деле про ту женщину-Хозяйку Айген сказал ровно два слова: «Жуткая баба». Хотя вообще поговорить любил – хлебом не корми. Про того же Ника, самого себе Хозяина, что живет в доме с башнями у озера, мог рассказывать часами. Он тысячу историй знал. И правдашних, и придуманных. Вит будто наяву услышал голос Айгена… в темном доме, при одной лучинке, он глядел на камень в кольце и читал его отблески, алые брызги в темноте, они складывались в слова, а те – в песню… Не будет больше этого никогда. Проклятый Леха. Проклятый дурень с топором. Ну хватит, перестань…

– А ты можешь огонь добыть? – спросила Яна. Вит мотнул головой. Хватит, на самом деле. Огонь?..

– Запросто. Раз плюнуть. Хочешь их поджарить?

– Ага. Подожди, я веток соберу.

Слова Огня не из сложных и работают почти везде, если, конечно, вам не нужен особый огонь, который горит без дров и дыма. Но Вит старался вовсю – произнес полное, большое заклятье, неторопливо указал пальцем точку в воздухе. На один удар сердца испугался, что ничего не получился и он выйдет дураком… но воздух тут же послушно заструился, сжался в сияющую каплю, она упала вниз, на сложенные ветки, и оттуда поднялся дымок, мелькнул прозрачный язычок пламени. С кольцом получилось куда быстрей, чем с голой рукой. Яна ойкнула, Вит ухмыльнулся. Не видала ты чудес, красавица. Подожди, вот доберемся до входа…

Отобрав у нее платок, он расстелил его на травке и начал другие Слова. Договорив, рассудил, что много им не надо, поднял белую тряпицу, перевернул, сложил и мелко потряс. Три-четыре щепоти крупной соли были тут как тут. У, какие большие сделались глаза у рыжей! Она нагнулась к земле, разворошила траву, но, конечно, ничего не нашла. На Вита взглянула, однако, без должного восхищения, даже без улыбки. Уж эти деревенские суеверы! А с солью-то вкуснее будет.

Горячие кусочки хлеба на сосновой веточке и вправду были невероятно вкусными, жаль – мало. Вит заметил, что она, хотя каждому отделила по шесть кусочков, на его ветку нанизала те, что побольше. И лучшие ломтики грибов тоже норовила подсунуть ему. Это было приятно, но странно: дома за столом ему всегда наливали последнему.

А что, так и получается: я теперь старший. Для нее. Защитник и всякое такое.

– А у тебя родители?.. – Яна умолкла на полуслове. А у тебя родители были? – понял Вит.

– Не. Они давно умерли. Я у дядьки с тетей жил. А ты?

– У меня отец был.

И замолчала.

– А жених? – спросил Вит, чтобы она не начала плакать. Дядька у всех девчонок всегда спрашивал про женихов, они либо смешно смущались, либо сами начинали хихикать. Прежде чем он понял, что теперь и этот вопрос совсем не веселый, Яна молча помотала головой.

– А меня дядька сговорил за одну, – зачем-то соврал он. – Почти сговорил. А теперь вместо свадьбы… вот.

Тонкие рыжеватые брови над серыми глазами удивленно приподнялись:

– А Хозяевам разве можно жениться?

Вита обдало жаром, словно костер вспыхнул ярче.

– Так я же еще не… Дядька вообще не хотел, чтобы я Хозяином стал. У него своих детей не было, так он думал, я… Ему самому почти пятьдесят было, он уже кашлять начал…

Яна поглядела на него. По-прежнему без улыбки, но под этим взглядом он сразу вспомнил, что потерял шнурок, которым связывал волосы, и теперь они болтаются нечесаной вороной гривой, и что безрукавка дядькина не сидит на нем, а стоит вокруг него, будто короб, и даже что штаны у него на коленях грязные.

– А девушка у тебя была?

– Что?..

Яна сорвала желто-лиловый цветок ивана-да-марьи:

– Ну, ты гулять водил какую-нибудь девушку? Так, без свадьбы?

Тьфу! Вот за что не люблю девчонок: сидит такая, будто она ангелица с неба и никогда в жизни даже себя саму голой не видала, а потом ка-ак ляпнет…

– Это неважно, – пробурчал он, и еще добавил: – Тебе о таких вещах знать не следует.