— Он — тебя?.. И ты его зарезала ножом?

— Меткий бросок, — кивнула Ева, — сама не ожидала. А ты что так заинтересовалась, неужели профессионально?

— Нет, не профессионально, я просто думаю, насколько тебе проще жить. Хочешь с мужиком поиграться — играешься, хочешь серьезно — сразу любовь, изнасилуют — тоже нет проблем, перерезаешь горло!

— Ты все-таки пытаешься поставить диагноз!

— Не кричи, тебе вредно!

— Я не кричу, я шиплю, ты что, не слышишь?!

Они затихли, Ева вслушивалась в гулкие удары сердца, слизывая соленые капли пота с губ.

— Ева, — спросила вдруг Далила сонным голосом, — а как это, когда тебе совершенно незнакомый китаец делает клизму?

Ева задумалась. Она хотела вспомнить смущенного Грустного Оленя, но перед глазами плыло его удивленное лицо с приоткрытым ртом, когда он недоверчиво ощупывал аккуратную дырочку в дубовой панели у лестницы адвоката. Она улыбнулась и сказала шепотом:

— Это очень сексуально.

Отстрельщика допрашивал исполнительный до маниакальности следователь, приблизительно одного с ним возраста. Следователь так тщательно заполнял протокол, что отстрельщик впал в тягучее состояние тоски.

— Почему бы вам, — предложил следователь, медленно надевая колпачок на чернильную ручку, — не сказать мне правду, а?

На отстрельщика посмотрели утомленные глаза под тяжелыми веками.

— Правду? — задумался отстрельщик.

— Ну да. Начните с вашей отставки, вы же были офицер с заслугами.

— Ну, отставка. По болезни комиссовали. Заслуги тоже так себе, чин заработал — это да. — Отстрельщик расслабился на стуле и замолчал.

— А как к наркотикам пришли? — спросил после долгого молчания следователь, поняв, что по поводу отставки подследственный сказал все и жаловаться или негодовать на судьбу не будет.

— Правду? — спросил еще раз отстрельщик.

Следователь медленно кивнул.

— Ну, это ведь как бывает? Куда идет наш брат отставной? В охрану. Мне поначалу тоже предложили свои же из конторы место тепленькое. А когда я не дал этому тепленькому месту ограбиться, наказали. Материально и физически.

— Разве вас наняли не охранять?

— Очень хитро все. Охраняешь, охраняешь, а когда надо — устраиваешь небольшое, но убедительное ограбление.

— Так, значит, вы помешали ограблению и обиделись за наказание? — быстро строчил следователь.

— Обиделся. А тут один друг старый попался. Он тоже в больницу попал. Но его увечья хорошо и регулярно оплачивались. Он и рассказал, как можно заработать, применив раз-два в год свои способности и хорошую реакцию.

— Продолжайте, что же вы? — Следователь смотрел на замолчавшего отстрельщика, отстрельщик, играя желваками, смотрел в зарешеченное окно.

— Короче, стал я получать заказы. Сначала ерундовые, так, на мелочишку, приодеться, то-се. Потом посерьезней. А чтобы выполнять заказы посерьезней, надо было информацию в моей бывшей конторе оплачивать. Наладил связи.

— Какого рода заказы?

— В основном на перехват. Это значит, пугается, к примеру, коммерсант или политик, что его грохнут на днях, заказывает меня, я его пасу и охраняю, а перед этим прогоняю по каналам информации, насколько это реально, и стараюсь уладить все мирно. Если удается.

— Ну и?.. — опять не выдержал молчания следователь.

— Ну и нанял меня недели две назад секретарь одного авторитета. Тому приспичило в Турцию слетать за женщиной. Нет, — отстрельщик покачал головой, заметив взлетевшие брови следователя, — не за турчанкой. Он тут, в Москве, одну бабу потерял, а ее увезли в Турцию в публичный дом, он и поехал за ней. А что? Нашел! Видел я ее, ничего себе так, но очень вредная. Чуть что — стреляет. А этого вообще — ножом.

— Минуточку, — следователь перестал писать, — я потерял нить событий.

— Нить тут такая. Эту женщину мой охраняемый как-то так неудачно поимел, что она обиделась. Вроде как изнасиловал. Она расстроилась, значит, стала танцевать и зарезала его ножом. Метнула, — отстрельщик вдруг резко махнул рукой, следователь дернулся, — и прямиком в сонную артерию! Тогда хозяин публичного дома эту нарушительницу решил наказать и утопить в сундуке в море. А меня, понятное дело, должны были зацементировать в бочке и тоже туда же. Не уберег потому что охраняемого. Но у меня это первый случай. Из пяти, — уточнил, подумав, отстрельщик. — Чтобы она прилично выглядела, если ее обнаружат впоследствии, хозяин заказал золотую кольчугу с бриллиантами, корону, тоже из золота, наручники и браслеты на ноги. Да вы пишите, что же вы?

Следователь действительно перестал писать и сложил руки перед собой.

— Я слушаю, — сказал он.

— Ну вот, так оно и было. Уложили ее в сундук, отвезли на катере в море и бросили. Только я решил подстраховаться, ну, на случай — вдруг друзья появятся и помогут или не судьба ей быть утопленной, проследил немного. И точно! Выплыла! В этом золоте, в короне, значит, валяется на берегу. Подобрал ее адвокатишко местный, еврей, из русских. А мне секретарь-наниматель сообщает: два месяца на то, чтобы я ее нашел. То ли они еще раз захотели ее утопить, то ли не верили мне, что она жива, и хотели убедиться, но факт. Два месяца. И только я расслабился!..

— Хотите чаю, Виктор Степанович? — спросил следователь.

— Можно, — согласился отстрельщик, — только я перекрестился, что меня сразу топить не будут, — бац! Ночью вызывают. Что-то у них там случилось, уж не знаю что, только дают мне на все про все два дня и приказывают не просто эту метательницу ножа убить, а и расчленить на шесть частей.

— Вам сколько сахара? — Следователь раздирал бумажную упаковку.

— Спасибо, без сахара.

— На шесть, значит, частей ее надо было расчленить, — напомнил следователь, заметив растерянность на лице подследственного.

— Ну да. На шесть. Я ее отследил. Ночь. Дождь. Она встретила знакомую в морге, разговаривают. У меня прослушка, понятное дело, я за ними по Стамбулу мотаюсь — машину напрокат взял. Едем мы, значит, за город, на холмы, на виллу одного русского, но там никого, кроме полиции, нет, потому что этого русского как раз моя танцорка и ее знакомая в морге осматривали. Пошла она в дом, полицейских вырубила и оттащила в кусты, я за ней. Вроде все предусмотрел, а вот фонарь не взял. Это меня и погубило.

— А что у нас с наркотиками, Виктор Степанович? — спросил следователь.

— А я все по порядку. Все — сущая правда. Фонаря не было, женщину я нащупал в потемках, рот ей рукой закрыл и горло перерезал. Тут — полиция. Голову я отрезал, а ноги и руки отсоединять было некогда, я просто вытащил ее на улицу и оставил, как мне и приказали, на видном месте. В аэропорту ко мне подсела, вроде как для балды, хохлушка. Оперлась на сумку. Я уже думал: секунд пять, ну десять от силы! Она спросила что-то, я встал и ушел. Все.