Сугерий в своем повествовании делает упор на кампаниях против сира Пьюзе, которые относит к 1111 и 1112 годам. Самая показательная операция по восстановлению справедливости развернулась в 1115 году. Тогда Людовик атаковал Тома де Марля. По правде говоря, это нападение было вынужденным. Ему предшествовали два епископских собора, один в Бове, другой в Суассоне. В соответствии с обычными процедурами угнетатель церквей был предан анафеме. Папский легат даже символически лишил Тома «военной перевязи». Церковные соборы потребовали от короля привести в исполнение их приговор. Собрался «ост»; прибыл граф Неверский; король выполнил свой долг, за что его славили историки. Все они были людьми Церкви и выступали на стороне короля. (Мы увидим, как в 1136 г. Людовик VI вновь выступит с оружием против этого старого тирана, но теперь не ради отмщения Божия, а следуя закону кровной мести. Тома продолжал грабить проезжих торговцев, однако обвинялся он на этот раз в убийстве Генриха Вермандуаского, кузена короля. Другой Вермандуа, Рауль, смертельно ранил Тома. Так семейный долг вновь возобладал над священным долгом. Однако это дело не было лишено сакральности, она его подкрепляла, оправдывала.)

На мой взгляд, возвышение монархии Капетингов по-настоящему началось несколько позже, между 1119 и 1124 годами, которые оказались решающими. В 1119 году, 20 августа, король Людовик, который продолжал воевать с Генрихом Английским, был наголову разбит в битве при Бремюле; сам он едва уцелел, пришел в смятение. Король объявил сбор всех воинов, конных и пеших, которых можно было найти на пространстве от Гурне до Клермон-сюр-Уаз, от Нель до Нуайона, а также в Перонн, Турне, Лилле, Аррасе; призывались и люди из Пикардии, Вермандуа, Артуа, из романской части Фландрии. Людовик приехал в Реймс. Здесь папа Каликст II созвал церковный собор мира, намереваясь, во имя Божие, покончить со всеми конфликтами. Перед ним предстали все знатные персоны, считавшие себя обиженными, — архиепископ Нарбоннский, графиня Эрменгарда, выступавшая против своего первого мужа, Гильома Пуатевенского Песенника. Среди них был и Капетинг. Совершив ритуальный жест, которого отныне ожидали от государей, признающих auctoritas — авторитет наместника Св. Петра, король укреплял таким образом союз с властью понтифика. В послании, которое Людовик направил тогда Каликсту, он называет себя не королем франков, как раньше, но королем Франции и «особым сыном Римской церкви», напоминая этими словами об очень давних связях, которые установились между Хлодвигом и католическими епископами, между Пипином и епископом Римским, о связях, позволивших королевству тесно объединиться с обновленной церковной институцией, реорганизованной в епископальные иерархии. В тот же год Людовик VI поднял меч правосудия ради защиты Клюнийского ордена. Особого внимания заслуживает грамота, в соответствии с которой король брал на себя торжественные обязательства по отношению к ордену. Документ составлен «по просьбе архиепископов, епископов и государей королевства» ради «прочности» этого королевства. Употребленная формула позволяет оживить воспоминания о великих съездах всех знатных людей, над которыми возвышался сюзерен, осуществлявший высочайший надзор над всем вверенным ему пространством. Действуя ради общественного блага, а не только ради своего личного спасения, Людовик заявляет о том, что берет под «защиту, охрану и покровительство» монастырь, который является «благороднейшим членом его королевства», со всеми обителями, зависящими от этого монастыря и находящимися в королевстве. Перед нами свидетельство того, что Клюнийский орден вновь включен в структуры земной власти. В 1119 году Каликст поддерживал обновленный епископат против бенедиктинцев старого обряда, претендовавших на независимость. Так было покончено с мечтой об империи, которая расцвела во времена аббата Гуго. Клюнийцы столкнулись ныне с укрепляющимися государствами и вынуждены были обратиться за покровительством к королям. А королям следовало такое покровительство оказывать монахам в соответствии с установлениями мира Божия. И отчетливо видно, что государство Капетингов опирается на эти установления ради утверждения своей мощи, еще совсем незрелой.

Несомненно, что король и его наследники, по букве договора, становились как бы на службу конгрегации, должны были бы выступать только тогда, когда она об этом просит. Однако такая служба открывала доступ в «крепости, замки и укрепления», принадлежавшие монахам, возможность использовать их военное оснащение. Конечно, использовать их можно было только для нужд королевства, для «общественной защиты», но отнюдь не для частной войны. Но данная статья выявляет претензии короля, желавшего иметь высшее право на все укрепленные места, право, на которое он ссылался, запрещая шестью годами ранее графу Блуа сооружать новые замки без монаршего дозволения.

По правде говоря, главное содержание этого документа заключается в следующем. Общественная защита, о которой в нем упоминается, не есть дело короля или даже королевства, это дело короны. Если король будет использовать оборонительные сооружения, они не перейдут в его руки, но будут находиться в течение необходимого срока «в руке короны Франции». Мы видим, как в это время, а именно в 1119 году, прежнюю концепцию публичной власти начинает теснить новая ее концепция, идущая на смену старой. Сохраняется архаичный образ удерживающей длани. Но теперь эта длань не принадлежит какому-то человеку. Любопытно, что рукой владеет объект — прочный, блистающий, который не может умереть. Он символизирует переход властной силы в сферу незыблемого, в сферу вечного. Отныне государство предстает не как какое-то временное сооружение, возведенное военным вождем. Государство становится понятием отвлеченным. Я имею в виду монархическое государство и отмечаю, что речь идет теперь не о королевстве франков, но о королевстве Франции. Возникает Франция как политическая сущность.

Разумеется, утверждая это, следует сохранять осторожность. Действительно, в рассматриваемом документе перечисляются те обители, о которых Людовик VI говорит как о находящихся «в его королевстве». Но не принимаются в расчет клюнийские обители ни в regnum Фландрии, ни в regnum герцога Нормандского. Конечно же, корона символизирует передачу небесной власти на всем пространстве, обозначенном когда-то Верденским договором. Но в конкретной жизни король обещает действовать лишь там, где может, то есть в той части Francia, которая относится к его домену. Но также (и это имеет большую важность) — на том обширном пространстве, где никто из государей не может рассчитывать на единоличный контроль за действиями во имя мира Божия. Королевская охрана распространяется, таким образом, на Ниверне, Овернь, Бурбоннэ, Брионнэ, на земли по направлению к Сувиньи, СенФлур, к Марсиньи, Клюни, достигая с этой стороны старинной каролингской границы.

В то же время среди актов, выходивших из королевской канцелярии, множится число грамот с привилегиями для епископских кафедр во всем королевстве. Клирики Руана, Лизьё — в самом центре Нормандии, клирики Бордо уже не остаются равнодушными к власти короля — помазанника Божия. Однако королевское влияние распространяется прежде всего к Востоку и к Югу. Оно начинает ощущаться в Отене, в Лангре, в Маконнэ, викарных епископствах провинции Лиона; оно достигает Клермона, Ле Пюи, Манда, Лодева, Юзеса, Нима, Агда, Нарбонны. Более не считается достойным положение, когда в церковном порядке какие-то внешние силы (если только это не папская держава) встают между епископами и их сюзереном. Король обращается к Каликсту II с протестом против притязаний архиепископа Лионского, который, ссылаясь на действия своего предшественника Гуго де Ди, хочет стать примасом галлов. Этот прелат, говорится в обращении, родом из «чужестранного королевства»; если и нужен примас, то им должен стать архиепископ Сансский, митрополит Орлеана, Парижа, королевских городов.