Сосульки висели по свесу крыши, как бахрома на балдахине. Толстый слой снега покрыла корка льда. Прошло два дня, пока на проселочной дороге появилась снегоуборочная машина. Местный совет, по словам матери, не позаботился вовремя расчистить от снега дорогу, потому что, кроме них, здесь никто не жил, а у них не было машины.

Прекратились приезды почтальона, что радовало Лизу, ибо это означало, что не будет больше писем от Бруно. Пока дорога была завалена снегом, Бруно не мог приехать. Маленькой оранжевой машине не пробиться там, где буксует почтовый фургон. И снег все шел, день за днем, добавляя все больше и больше слоев к толстому стеганому одеялу хрустящей белизны, которое покрывало всю округу.

Они кормили птиц. У них был птичий столик для хлебных крошек, две птичьи кормушки, сделанные из проволочной сетки, куда они клали орехи, а еще они развешивали на проволоке кусочки сала. Однажды утром Лиза увидела дятла у одной из проволочных кормушек и висевшего на хвосте поползня, оба клевали орешки. Вспомнив, как занимался фотографией Джонатан, Лиза сказала, что хорошо бы иметь фотоаппарат, но мать ответила:

— Нет, для этого тебе и дан разум, чтобы все это запечатлевалось в твоей памяти.

И потом мать сказала, что птица была похожа на Trochilus, разновидность крикливого пересмешника. Лиза нашла в энциклопедии Trochilus и подумала, что поняла, почему мать так сказала, ведь другое название птицы было тари, крокодиловая птица, — единственное существо, которое может безнаказанно находиться в пасти крокодила и очищать его зубы. Эта птичка издает громкие крики, предупреждая крокодила о приближении врага.

Лиза любила снег. И хоть она уже вышла из того возраста, когда дети увлекаются снеговиками, но она лепила их. А еще она слепила для себя иглу. Закончив строительство, она посидела внутри снеговой хижины, с наслаждением поедая на устроенном ею пикнике поджаренные сэндвичи и вкусные бисквиты, и радовалась выпавшему снегу, который помешает Бруно приехать. Она от всей души желала, чтобы снега выпало как можно больше, чтобы он лег на дорогу непроходимой стеной и пролежал так на проселочной дороге до марта, до апреля. Мать рассказывала Лизе об очень суровой зиме во времена ее детства, еще до того, как она с Грейси и Реем переехала в Шроув, когда снег выпал в январе и пролежал семь недель и замерзли все водопроводные трубы. Это была суровая зима, но про себя Лиза называла ее «счастливой» зимой.

Мать заболела, возможно, она подхватила простуду во время последней поездки в город, до того как выпал снег. Из-за кашля она не спала по ночам, поэтому ложилась днем, чтобы отдохнуть, и в это время Лиза пробиралась в Шроув, чтобы часа два посмотреть телевизор. Она соскучилась по старым фильмам, познавательным программам для школьников. С удивлением она начинала смутно понимать, что маленький квадратный экран был ее окном в мир, о котором без этого экрана она знала бы очень мало.

Собравшись в Шроув во второй раз, она, выйдя из сторожки, вдруг увидела снегоуборочную машину. Дорогу очистили. Большой ковш черпал целые груды снега, испещренные, как пудинг изюмом, вкраплениями гравия, и разбрасывал его по обочинам. Лиза отчетливо поняла, что дорога для Бруно теперь, несомненно, будет открыта. Как будто он только и ждал за мостом в своей оранжевой машине, когда проедет снегоочиститель и сделает дорогу гладкой и чистой.

Но, вернувшись домой, она не обнаружила там ни машины, ни Бруно. Она могла бы спросить мать, она понимала это, она могла бы осведомиться: «Бруно вернется?», но она не могла заставить себя произнести эти слова. Она боялась, что мать ответит: «Да», и назовет точную дату возвращения. Сомнение было лучше определенности.

Снег растаял, а Бруно не приехал. От снега остались только небольшие кучки в самых холодных, затемненных местах, — белые на зеленом, как на географической карте. Простуда матери прошла, когда сошел снег, так что телевизора больше не было, но было много уроков. В феврале выдался необычно теплый день, и Лиза пошла в лес, чтобы проверить, не показались ли акониты, а когда вернулась обратно, у коттеджа стояла машина, темно-коричневая машина, незнакомой ей формы и вида. Вместо буквы алфавита в начале регистрационного номера буква стояла в конце. Такого она тоже раньше не видела. Машина называлась «ланчия».

Тобайасы, подумала Лиза, — она давно уже мысленно опускала уважительное добавление «мистер» и «миссис», когда думала о них. Тобайасы то и дело приобретали новые машины. Лиза осторожно проскользнула в дом, приготовившись произнести холодное «Здравствуйте», а потом подняться наверх. Воспоминание о куропатках крепко засело в ее памяти, как и история Грейси и дедушки.

Лиза увидела Бруно до того, как он заметил ее, так тихо она двигалась. Бруно сидел на диване рядом с матерью, держал обе ее руки в своих и смотрел в ее глаза. Лиза замерла на месте. Он не изменился, разве что его длинные мягкие кудрявые волосы стали длиннее, а веснушки почти исчезли. Он все еще носил хлопчатобумажные джинсы и кожаный пиджак и две золотые серьги в мочке уха.

Возможно, была доля истины в теории, о которой она читала, что человек чувствует устремленный на него пристальный взгляд, так как, хотя Лиза не шевелилась и не издала ни звука, Бруно ВДРУГ поднял голову и встретился с ней взглядом. На секунду, на какое-то мимолетное мгновенье, на его лице появилось выражение такой глубокой ненависти и отвращения, что Лиза почувствовала, как дрожь пробежала по ее спине. Ни разу в жизни она не видела такого взгляда, но сразу поняла его значение. Бруно ненавидел ее.

В следующую же секунду выражение исчезло, и его сменило безразличное узнавание. Мать также оглянулась, выпустив руки Бруно. Мать сказала:

— Боже мой, Лиззи, ты пробралась тихо, как мышка.

Бруно сказал:

— Привет, Лиза, как поживаешь?

Он говорил как-то по-особому. Не как англичанин и не как американец — Лиза часто слышала по телевизору, как говорят американцы, — Бруно говорил так, будто жил посредине, между двумя странами, что было невозможно, потому что ему пришлось бы обитать в Атлантическом океане. Лиза заметила румянец на лице матери. Мать не предупредила ее, что он приедет. Она должна была знать. Почему мать не сказала ей?

— Как тебе мой новый драндулет?

— Он имеет в виду свою машину, — пояснила мать.

— Нормально, — ответила Лиза, употребив выражение, слышанное по телевизору, что заставило мать нахмуриться. — Мне нравилась оранжевая.

— Оранжевая, как ты называешь ее, пошла туда, куда идут все плохие старые машины, когда приходит их срок — на металлолом.

— А куда идут хорошие машины, Бруо? — спросила мать.

— К людям вроде меня, любимая. Ту, что стоит у дверей, я считаю хорошей. Она принадлежала моей маме и вообще-то все еще числится за ней.

Я не перевел ее на себя. Мама купила ее десять лет назад и проехала на ней всего семь тысяч миль.

Мать рассмеялась. Лиза подумала: «Она не сказала мне, потому что знает, как я ненавижу его. Интересно, а знает ли она, как он ненавидит меня?» В тот момент она утратила какую-то долю своего уважения к матери, хотя не стала меньше любить ее. В тот вечер, застав мать одну, Лиза спросила, можно ли называть ее Ив.