— И меня она тоже будет разогревать?

— Если нужно.

— А ты не можешь?

— Я должна краситься.

Перед зеркалом стояла голая девушка и орудовала крем-пудрой и кисточками, я сообразил, что это, видимо, партнерша того типа, которого сейчас разогревают.

— Теперь раздевайся и бери один из вон тех черных халатов. И повтори в уме наш номер. Да, пожалуйста, — продолжала Марике, — сними часы, дома в постели ты их никогда не снимаешь, но здесь так не принято.

Я разделся догола, набросил халат и уселся на скамью.

Она тоже разделась и встала перед зеркалом, рядом с той девушкой.

Послышался шум аплодисментов и гудение закрывающегося занавеса. Вошли мужчина и женщина, голые, с простыней в руках. Марике посмотрела на них и сказала:

— Эти-то настоящие любители, эксгибиционисты.

— А как ты поняла?

— После выступления у них всегда страшно довольный вид.

И правда, несмотря на возраст, они походили на влюбленных школьников. Эксгибиционисты нам улыбнулись и тоже сели, счастливые, не одеваясь и продолжая держаться за руки.

Другая пара — девушка и наконец-то разогретый мужчина — взяли чистую простыню, накинули халаты, он черный, а она белый, и пошли на сцену.

— Давай! — кивнула мне Марике, подбородком указывая на массажистку, мывшую руки в раковине рядом с нами. — Я скоро закончу краситься.

Виржини что-то спросила у Марике по-нидерландски, и та кивнула.

— Что она спрашивает?

— Первый ли это раз.

— А что?

— Специальное обслуживание для поднятия духа.

Массажистка расстегнула блузку и вывалила грудь мне на ноги, стараясь как-то оживить свои механические движения, но мне все-таки было не по себе. И тем не менее ее усилия увенчались успехом, да таким, что они с престарелой школьницей перекинулись шутками, которые Марике не захотела перевести.

Пришла наша очередь.

Я в черном халате, она в белом. Чистая простыня.

Мы постелили ее на вращающуюся кровать величиной в полкомнаты и встали в позу: я — на кровать, Марике передо мной на колени.

Занавес открылся, и я увидел эту толпу народу. А я стоял перед ними со вздутием под халатом. И мгновение спустя должен был снять халат и продемонстрировать вздутие всем им.

Какой-то кошмар. Я, Лука Барберис, с университетским дипломом по информатике, специалист по системам защиты. Я, в прошлом владелец королевских апартаментов в Милане, уважаемый программист, известный своим истинно туринским апломбом, стоял тут, зарабатывая на жизнь, но не руками, как рабочий или литейщик, а тем, что у меня еще оставалось, что торчало у меня между ног. Все было потеряно, кроме… обычно говорят, кроме чести, да нет, именно все.

Да нет же, все это происходило не со мной, там стоял не я. А потом, люди платили деньги, чтобы на меня посмотреть, разве это не возбуждает? Платили, чтобы увидеть, как я буду получать удовольствие.

Так я помог себе пережить единственный миг неуверенности, и дальше мы следовали сценарию без каких-либо затруднений.

Марике развязала пояс у моего халата, распахнула пошире полы, и халат соскользнул с плеч, а потом принялась за дело с преувеличенным желанием, с той наигранной страстью, которая зрителям кажется единственно правдивой.

Я мысленно отсчитал тридцать секунд. Потом — долой ее халат. Медленно. Веду ладонями от самых ее плеч до попы. Она тем временем все еще на коленях.

Десять секунд. Я легонько ее толкаю, и она опускается на спину. Я ложусь сверху, но не прямо на нее, а на вытянутых руках, упираюсь ладонями в кровать, чтобы наши тела были хорошо видны. Она расставляет ноги, я приподнимаю сначала одну руку, потом другую, и она забрасывает икры мне на плечи. Теперь я двигаюсь взад-вперед, тоже немного расставив ноги, чтобы не заслонять самой важной точки, точки стыковки.

Считаю: раз, два, три. Это круги, которые кровать описывает вокруг своей оси.

После третьего круга пора менять положение.

Теперь публика желает видеть, как трясутся от моих толчков груди Марике. Раз, два, три: еще три круга. Апофеоз.

Я должен притянуть ее голову к моему члену. Слегка дергаю ее за волосы — это сигнал. Она чуть отодвигается, и вот торжественное завершение. Публика хлопает. Занавес закрывается. Марике вытирает лицо простыней.

Когда мы вернулись в гримерную, я крепко ее обнял и прошептал:

— Спасибо. Большущее спасибо.

Она нежно меня поцеловала. Эксгибиционисты опять улыбнулись нам с понимающим видом, Виржини посмотрела с изумлением, трудясь над новеньким, который, похоже, был не совсем в форме.

Массажистка меня проняла. Когда-то, наверно, она сводила с ума зрителей в зале, а теперь была вынуждена заскребать остатки своего обаяния, чтобы возбудить тех, кто шел на сцену: что называется, незаметная труженица!

Что я могу к этому добавить, господин судья?

В тот вечер мы повторили наше выступление в такой же последовательности: первая позиция, вторая, третья, потом опять первая — и конец.

И в последующие дни тоже. Ежедневно. В разное время. Утром, вечером, когда придется. Сегодня, например, начнем в десять вечера.

Нет, господин судья, не пытайтесь разыскать меня через полицию в театрах. Даром потратите время. Здесь действует молчаливое соглашение, по которому за порядком следят сами хозяева заведений. Полиция держится на расстоянии, чтобы не нанести ущерба коммерции, ибо полиция пугает клиента и обращает его в бегство. Нет, господин судья, вам не удастся изменить эту расстановку сил из-за какого-то бедолаги вроде меня. Вы же сами говорили: для них я не имею значения.

До свидания, господин судья.

МИНУТОЧКУ ГОСПОДИН СУДЬЯ НЕ ЗАКРЫВАЙТЕ ПОЧТУ ЭТО СТРАШНО ВАЖНО!

Меня осенило, когда я собирался отправить вам этот мейл. Как обычно, я прогонял текст через программу правописания, высматривая ошибки, когда на экране появилось красное подчеркивание, и благодаря одной из этих красных линий я, похоже, нашел разгадку всего. Кажется, я понял, как развивались события с самого начала и кто меня подставил.

Вот она, роковая фраза, выделяю ее курсивом:

«Да, пожалуйста, — продолжала Марике, — сними часы, дома в постели ты их никогда не снимаешь, но здесь так не принято».

Слово «Марике» оказалось подчеркнуто как ошибка. Правильно, в итальянском словаре его нет, но я уже успел на секунду зацепиться взглядом за это предложение, где дальше шло «сними часы». Часы с памятью, которые я никогда не снимаю, даже в душе, даже занимаясь любовью с Марике.

Механизм воспоминания непостижим, что-то годами дремлет в памяти и вдруг достаточно одного слова, услышанного или прочтенного в особую минуту, как оно пробуждается и получает новый смысл. Это что-то, о чем я собираюсь вам рассказать, спало в моем мозгу почти два года и теперь внезапно проснулось, вызванное к жизни тонкой красной линией под именем Марике. Думаю, что могу точно назвать день, когда у меня в памяти отложился этот факт: 12 декабря два года назад.