* * *

Прошло всего пару недель и у Собесского родился ребенок, и тоже мальчик — Якуб. И также скоро должна была разродиться Анна Мария Радзивилл. Богуслав с нетерпением ожидал своего первенца, говоря, что если родится девочка, то война быстро закончится, а если родится как у всех мальчик, то близкого конца войны не ждать. Но в любом случае воспитателем будущего ребенка Богуслав назначал своего кузена Михала. Михал охотно соглашался.

А тут и еще один сюрприз, правда, ставший следствием печального события: от полученой на войне раны, сильно занедужил в Вильне польный гетман Владислав Волович. Булаву польного гетмана было решено передать другому. Михал тут же стал добиваться, чтобы булаву передали Бо-гуславу, но шансов у Богуслава больше уже не было, как не было больше и особого желания быть польным гетманом у самого Слуцкого князя.

— Почему не ты сам? — спрашивал Ян Казимир Михала.

— Я хочу, чтобы именно ты был польным гетманом, кохан-ку! Я даже составил специальный привилей для тебя и указ для Михала Паца с передачей войска под твое командование.

— Ну, — нахмурился Михал, — это решит сейм, а сейм может и отказать. Сам же при этом он думал о Кмитиче.

Ну, а Ян Казимир вынашивал мысль покинуть трон. Он видел, что его время прошло, собираясь это сделать еще в 56 году, его отговорили, но сейчас короля уже никто не мог переубедить. «Вот только война закончится, и сразу уйду», — грустно думал Ян Казимир.

Кто-то мог бы вполне справедливо сказать, что литовские шляхтичи готовы горло друг другу перегрызть из-за гетманской булавы. Но сейчас происходило что-то невероятное. Богуслав отказывался быть польным гетманом и добивался булавы для Михала, тогда как сам Михал добивался булавы для Кмитича, когда понял, что Богуслав уж точно отказывается. Ну, а Кмитич в свою очередь отдавал голос, как и Богуслав, за Михала.

Михал Пац еще каких-то три-четыре года назад завидовал Кмитичу. Завидовал всему: его красоте, легкости, свободе, успеху у женщин и успехам в ратных делах, не задумываясь, тем не менее, чего это стоит оршанскому полковнику. Но с тех пор, как Пац стал польным, а затем и Великим гетманом, он явно успокоился, стал посматривать на Кмитича свысока, уже не как на конкурента, и уже более не ревновал его ни к карьере удачливого воина, ни к женщинам. Теперь Пацу вполне справедливо казалось, что судьба куда как более благосклонна к нему самому, и Господь воздал ему, Пацу, по заслугам. Но как только имя Кмитича зазвучало на сейме среди кандидатов на польную булаву, былая зависть и ревность вновь вскипели в душе Великого гетмана. Он не хотел на посту польного гетмана ни Михала, ни Богуслава, своих принципиальных соперников, но и Кмитича не горел желанием видеть с польной булавой в руках. «Сегодня он поль-ный гетман, а завтра… — со страхом думал Михал Казимир Пац, испуганно сжимая в руках свою булаву, словно ее уже сейчас собираются отнять. И кто знает, может кандидатура Кмитича и прошла бы, если бы не самоотвод.

— Мне не нужна булава, — говорил оршанский князь, вставая со своего места, — зачем, панове? Оно верно, покойный Великий гетман Януш Радзивилл мечтал, чтобы я стал гетманом, хотя бы польным, но я и так на своем месте приношу немало пользы армии и отечеству. Пусть Михал Радзивилл берет булаву!

Михал Радзивилл понимал, что остался лишь только он из кандидатов антипацовской коалиции. И Несвижский князь больше не сопротивлялся. Если у Богулава нет шансов, если Кмитич не желает, то нужно за пост польного гетмана бороться ему самому, тем более, что за спиной поддержка короля, за него голосуют многие, практически все, кроме Пацев. Пацы шумно протестовали…

— Вот, — Михал встал, показывая привилей Яна Казимира, — привилей самого короля! И вот еще указ с просьбой к Пацу: передать армию под мое руководство!

— Он этот лист подделал! — кричал Михал Пац. Кмитич выхватил саблю и бросился на Паца, но его вовремя остановили…

— Передайте сию бумагу пану Михалу Пацу, чтобы сверил подпись! — протянул лист с печатью Михал…

Как бы там ни было, но кандидатура Михала была одобрена — он временно становился польным гетманом и возглавлял армию. Кмитич ликовал. Еще бы! В Витебское воеводство вторглась двенадцатитысячная армия Хованского. Если бы командовал Пац, то он вновь послал бы туда Кмитича с пятью или в лучшем случае семью тысячами людей.

Лето было в самом разгаре — конец июля. На Гомелыцине жара стояла такая, что хоть голым ходи под солнечным зноем, но на севере Литвы, в Витебском воеводстве, дули прохладные ветры, и, словно пороховые клубы далекого сражения, летели кучевые облака по ярко-голубому небу.

— Чьи это земли, Оршанский князь? — спрашивал Михал Радзивилл, указывая рукой в желтой кожаной перчатке на заросшие бурьяном поля, явно ранее кем-то обрабатываемые, засеянные, скорее всего, рожью.

— Чьи земли? — с горькой улыбкой переспросил Кмитич, покачивающийся рядом в седле. — А чьи это облака, пан польный гетман?

Михал посмотрел вверх, словно белые облака, быстро гонимые ветром высоко в небе, могли быть и в самом деле ему знакомыми. Он лишь усмехнулся, покачав своей черной шляпой с высокой цилиндрической тулью. Ответ его друга был более, чем красноречив. И в самом деле, чьи это ныне земли? Кто живет на них? Какому князю принадлежат, если война все еще идет в этих лугах, полях и лесах? И кто будет жить на этих землях дальше?

— Ужас до чего обезлюдила Литва! — покачал головой Кмитич. — И кто теперь заселит эти земли?

— Может из Польши приедет кто да из Пруссии? — предположил Михал, — Король обещал помочь, людей дать…

— Каких еще людей!? — перебил Кмитич Михала. — Нам свои, а не чужие люди нужны! Из глины, что ли, мы сейчас литвинов налепим? Будем ляхами и пруссами? А может московитян пригласим?

— Боюсь, что в города нужно с других стран мастеров да работников привозить. По-другому никак, — пожал плечами Михал, — на сейме озвучили цифру в миллион четыреста тысяч человек. Столько осталось от трех миллионов. Когда половины населения не хватает, то это сущий потоп, катастрофа.

— Не хочу никого призывать, — упрямо мотнул соболиной шапкой Кмитич, а его глаза сверкнули почти злобой, — род людской всего лишь от Адама с Евой пошел. И мы возродимся. Пусть пятьдесят, пусть сто лет пройдет, но эта земля останется нашей, и на ней наши люди будут жить. Немцы да ляхи нам не помогут. А мы с тобой тысячу раз неправы были, когда в Польше помогали королю со шведами воевать. Свой же собственный дом в это время горел ярким пламенем из каждого окна, а мы невесть куда подались! Что ты, дураком был, что я! Извини, Михал, за дурака!

— Извиняю, — мягко улыбнулся Михал, — точно, дураки были. Сейчас бы все по-другому сделал.

— Вот почему ты Януша не слушал? — с укоризной глядел Кмитич на друга. — Почему?