— Я даже стрелять научилась из стрэльбы настоящей, — усмехнувшись, добавила пожилая женщина.

При этом все четыре женщины продолжали дружелюбно улыбаться, словно рассказывали двум молодым панам об обычных вещах… Кмитич весело махнул рукой крестьянкам, Михал кивнул им головой, слегка улыбнувшись, и князья тронулись дальше…

— Жизнеутверждающая сцена. Словно и нет войны, — сказал Михал, когда они проехали отдыхавших селянок, — я уже так истосковался по миру!

Кмитич лишь молча кивнул, слушая, как женщины вновь завели свою песню:

Ой, рэчанъка, рэчанька, чаму ж ты не поўная,

Чаму ж ты не поўная з беражком не роўная.

Лю-лі лю-лі лю-лі, з беражком нероўная,

Лю-лі лю-лі лю-лі, з беражком нероўная…

Достаточно теплый августовский день сменился каким-то подозрительно резко холодным вечером. Богуслав сидел, кутаясь в халат, перед ярко пылавшим камином в рабочем кабинете Михала и слушал, как часы бьют двенадцать. Дин-донг-дин-донг… Болтавший без умолка доктор Штеллер, за последних пару лет отлично научившись говорить по-русски, также смолк, слушая мерные удары, возвещающие о начале ночи.

— Уже полночь, — Штеллер проверил свои часы, спрятал их в карман и поднялся из кресла, — ну, я не смею Вас больше задерживать, пан Богуслав. Вы, видимо, притомились и желаете готовиться ко сну?

— Подождите, — Богуслав почему-то не хотел, чтобы Штеллер уходил. Не то, что не было желания идти спать, сколько сам не зная почему, князь боялся остаться один прямо сейчас. Может бой часов так на него подействовал?

— Вы, доктор, что-то там говорили о шаровых молниях?

— Так, — вновь оживился прусский немец, возвращаясь в кресло, — я говорил, даже не про них, а про то, что наука, на которую я так уповаю и в которой ни на йоту не сомневаюсь, в отличие от религии, еще много не познала в нашем мире, как многим ученым самим кажется. Те же самые шаровые молнии! Природа этого явления не изучена. Для меня сие полная загадка. Почему одни шаровые молнии исчезают, хлопнув, как мыльный пузырь, а другие, как разрывное ядро? Почему иная шаровая молния, влетев в окно, также в него и улетает, словно живая? Это все тайна для науки, и говорить, что мы живем в просвященный век еще очень рано. А природа человека! Мы не познали собственную природу, как это не странно! Вспомните наше путешествие в Трансильванию! То ужасное вскрытие могилы вампира, как утверждали местные! Тело женщины и в самом деле поразило меня своей свежестью, словно не три месяца, а три дня назад ее похоронили… А тот странный приятный запах от не менее странной жидкости на дне гроба! Дело в жидкости! Так я тогда решил. Но что за жидкость? Я много над этим думал, расспрашивал специалистов, но в своих поисках не продвинулся ни на дюйм. Только узнал, что подобные случаи описаны некоторыми австрийскими врачами и приставами в Венгрии, Румынии и Сербии.

— Ну, и какое ваше предположение, доктор? — как-то безразлично спросил Богуслав, глядя на огонь. — Черт все-таки существует?

— Вовсе нет, пан Богуслав! Я готов больше усомниться в существование Бога, чем поверю, что наука не сможет найти сему объяснение! — запальчиво выпалил Штеллер.

— Да вы атеист, — усмехнулся Богуслав, обернувшись на доктора, — res plena periculi (вещь весьма не безопасная, лат. яз.). Не боитесь епископского суда и смертного приговора, как первому в мире атеисту пану Лыщинскому?

— Не пугайте, — также улыбнулся доктор, — я же прекрасно осведомлен, что шляхта показала церкви большой кулак и сама судила Лыщинского, вынеся куда как более мягкий приговор. Слава Богу, не в Испании живем!

— Это точно, — кивнул Богуслав, вновь поворачиваясь к камину, — черт, зябко что-то. Уважаю и даже восхищаюсь дерзости и храбрости Лыщинского! Заявить такое! Я вот в последнее время тоже, кажется, становлюсь атеистом. Если Бог есть, то почему столько крови и смертей на земле? Я больше склонен верить в черта, пан Штеллер. Все похоже на его проделки.

— Это потому, что вы потеряли Анну Марию, — грустно кивнул Штеллер, — но Вы, пан Богуслав, забываете, что Бог забирает лучших. И он полностью не властен на земле, он властен на небесах. Здесь же, как Вы правильно заметили, скроее иные силы правят бал. Но мне все-таки кажется, что и они не властны над наукой, ибо тоже где-то как-то подчинены ее логике и структуре…

Богуслав снова поежился. Было не просто зябко, но и чуть-чуть жутковато этим тихим холодным вечером, точнее уже ночью… Тень набежала на лицо Богуслава, он глубоко вздохнув спросил:

— Скажите, доктор, Вы тоже считали, что я женился на Ан-нусе только из-за расчета, из-за маентков и фальварков моего пана брата?

Штеллер явно смутился.

— Х-м, такие слухи, конечно же, ходили, пан Богуслав, — немец потер указательным пальцем переносицу, — но… я зная Вас, не верил таким слухам. Ведь панна Анна была молода, умна, красива… Невозможно было не влюбиться.

— Полноте, пан доктор, — нос Богуслава раздраженно сморщился, — не льстите так явно! Анна Мария не была красавицей, не обладала большим умом… Более того, любовниц я тоже получше знавал, но… Но ведь я ее за что-то в самом деле любил! Я пытался ее отпустить от себя и не мог! Я не мог даже с ней объясниться в своих чувствах, как это не раз делал с другими женщинами! Вот как ваша чертова наука все это объяснит? Где ваши научные объяснения тому, что мы любим женщин, которых сами признаем не особо умными, красивыми и искусными любовницами? Но жить без которых miraculose tandem (чудным образом, лат. яз.) мы тоже не можем!

— Х-м, — Штеллер был явно растерян. Он не знал, что ответить, начав витьевато рассуждать о сложных и порой необъяснимых взаимоотношениях женщин и мужчин. Но Богуслав, похоже, его уже не слушал. Он стоял у окна, глядя свозь стекло на противоположенную стену замка, думая о себе, о стране, о предстоящих выборах короля… «Меня хотят видеть на троне, не меньше, чем Собесского, а даже больше, — думал Богуслав, — нужно ли мне это? Нет. А может все-таки податься в монархи? Только строить не такую сопливую либеральную монархию, как сейчас у Яна Казимира, а такую жесткую, как у Кромвеля в Англии или у Людовика во Франции. Отделить Литву от Польши! Это было бы благом и для нашей шляхты, и для всей страны. Но нужно ли это мне лично? А разве плохо быть королем?..»

Богуслав стоял, упершись лбом в стекло, и думал, думал под аккомпонент что-то бубнящего доктора…

В эту короткую июльскую ночь в не наступившей полной темноте все еще просматривалась противоположная стена замка. Прямо напротив окна кабинета виднелись окна зала собрания. Там кто-то ходил со свечой, ибо два окна мерцали беловатым светом. Богуслав, не придав сему факту особого внимания, — мало ли кто мог ходить там из прислуги — вдруг подумал, что после полуночи прислуга уже спит, а двери зала собраний еще днем были опечатанными. Богуслав это сам видел, прохаживаясь по коридору днем. «Странно. Весьма», — думал Слуцкий князь, наблюдая за свечением в окне, находя его, свечение, куда как более ярким нежели от свечи, и не менее странным, ибо огонь свечи не так бел, как этот. «Наверное, факел, а белый свет — эффект от стекол окна», — подумал Богуслав, собираясь уже вернуться в кресло перед очагом. В этот самый момент в дверь постучали и зашел Ганович.