Самурайский меч Шарпа только ранил противника, задев левую руку и бок. Боец же, в свою очередь, ударил самурая прямо в грудь, отшвырнув ногой руку Джонсона.

Джонсон, словно истратив последние силы, перестал хрипеть и тоже начал оседать – как Бритый, от которого уже почти совсем ничего не осталось. Шарп упал на пол и выронил меч.

Но оставалась госпожа Игами. Нехорошо улыбаясь, она шла на своего противника.

– Ты проиграл, Иван, – заявила японка. – Ты ранен и находишься в скоростном режиме. Минута – и я прикончу и тебя, и человека, которого ты считаешь таким ценным. Ерунда. Мы вытянули из него всю информацию.

Боец молча наблюдал за противницей. А Давыдова планы госпожи Игами совсем не вдохновили. Так или иначе – пропадать. Он нагнулся и сорвал веревки, которыми его примотали к ножкам кресла. Веревки были добротными, крепкими, но в отчаянии человек способен и не на такие подвиги.

Николай свалился с кресла мешком и уже из нового положения наблюдал бой госпожи Игами и незнакомца. Та опять загнала противника в угол и обрушивала на него удары своего прямого меча. Незнакомец едва сдерживал могучие удары, и несколько свежих ран от собственного меча, отразившего удар, но вернувшегося с отдачей назад, появились на его руках и плечах.

Но мог ли Николай бросить на верную смерть человека, который так ему помог?

Что, если схватить «дрель» незнакомца и стрелять из нее. Но как знать, сумеет ли он зарядить это оружие? Выстрелить? Попасть? Может быть, оно было рассчитано только на два выстрела…

Мысли о том, чтобы воспользоваться клинком кого-то из бандитов, у Николая даже не возникло. Он боялся подходить к странной девушке близко. Да и мечом пользоваться совсем не умел.

Тут, на свое счастье, математик вспомнил о том, что Бритый забрал у него пистолет. И держал его в кармане своего балахона.

С содроганием Николай пополз по полу и сразу же увидел свое оружие. Рукоять пистолета торчала из рассыпающегося впрах вороха тканей.

Давыдов встал на колени, схватил пистолет, снял его с предохранителя и передернул затвор. Из патронника выскочила пуля – операцию с передергиванием затвора уже проделывал Бритый. Но пулей больше, пулей меньше… И пяти должно было хватить.

– Остановитесь, госпожа Игами! – прокричал Николай, направив оружие на девушку.

Та на мгновение замерла, сделала шаг назад и повернулась к Давыдову.

– В самом деле будешь стрелять? – спросила она.

– Нет, конечно. – честно ответил находящийся под действием «Правдосказа» Давыдов – Впрочем, может быть, по ногам. Я для себя еще не решил. Жаль портить такие стройные ножки, но себя тоже жалко.

Боец, которого госпожа Игами неожиданно оставила в покое и даже выпустила из поля зрения, поднимал тем временем меч.

– Не убивайте ее! – попросил Давыдов.

Но тот и не подумал прислушаться к просьбе математика. Меч полетел вперед и вонзился девушке в спину. Та закрыла глаза и начала оседать на пол, пытаясь тем не менее ткнуть мечом в сторону Давыдова. Но в этом движении уже не было силы.

– Подлый удар, – прокомментировал Николай. – И я вел себя подло, и ты, брат, негодяй. Хоть и спас меня.

Незнакомец с усмешкой поглядел на Давыдова. Был он не высоким и не низким, с открытым добродушным лицом. Светло-русые волосы перехвачены темной лентой. Симпатичный молодой человек. Только одежда странная.

– Ты всегда такой откровенный или только на допросах? – обратился он к Давыдову.

– Только на допросах.

Слукавить Давыдов не мог, даже если бы захотел.

– Эту тварь нужно было убить. А мы ее вовсе и не убили. Только вывели из строя.

– Можно подумать, – хмыкнул математик, разглядывая скорчившееся на полу тело. – То-то она лежит и не шевелится.

К Давыдову постепенно возвращалась способность трезво оценивать окружающий мир. Он уже был способен на некоторый сарказм. На что-то наподобие шутки. А еще, анализируя ситуацию, он отметил, что его новый знакомый отлично говорит по-русски. Не то чтобы без акцента, а как-то даже слишком правильно. Ударения в нужных местах, буквы не проглатываются, звуки – чистые, без диалектных особенностей.

– На самом деле так, – горячо заявил незнакомец. – Она жива. Мертва только оболочка. Ладно, сейчас не до сантиментов и не до болтовни. Давай знакомиться.

В другой ситуации Давыдов, возможно, и послал бы парня куда подальше. Несмотря на то что тот его спас. Но сейчас любое слово в повелительном наклонении все еще воспринималось им как команда к исполнению. Поэтому он послушно выпалил:

– Николай Давыдов, русский, тысяча девятьсот семьдесят восьмого года рождения…

– А я Иван Кошкин. Тоже тысяча девятьсот семьдесят восьмого года рождения, между прочим. Работаю на русскую контрразведку. И на государя императора.

– Тебе лечиться нужно, Кошкин, – бесцеремонно заявил Николай, быстро простивший новому знакомому гибель госпожи Игами. В конце концов, она ведь хотела его убить. И Кошкина тоже. Подлый удар нанес ей Иван или справедливый – не Давыдову судить.

Под необходимостью же лечения Николай имел в виду две вещи: во-первых, ранения, полученные от самураев, и, во-вторых, психическое здоровье. Русская контрразведка, государь император, мертвая оболочка при живом человеке, «дрель», стреляющая дисками… Чересчур замысловато…

– Не нужно. Я буду лечиться дома, – объявил Иван, у которого, кстати, тоже не шла кровь. – Я ведь тоже проекция.

– Угу, – кивнул Давыдов. – А ты от меня чего хочешь, проекция?

– Чтобы ты в руки нашим врагам не попался, – ответил боец, присаживаясь на скамью.

Николай присел на другую – у противоположной стены.

– Кто они эти враги? – спросил он. – Заливали здесь много, но чему верить, я не решил. Что значит, что они проекции? И ты проекция? Кажется, и госпожа Игами тоже о проекциях говорила. И, кстати, откуда они тебя знают?

– Меня они вряд ли знают, – ответил Кошкин.

– Как же. Девушка назвала тебя Иваном, – легко разоблачил своего спасителя Николай.

– Ах, это… Она имела в виду – русский. Как немцев зовут «Ганс», так и она назвала меня Иваном. Действительно, едва ли не каждый третий – Иван. В святцах это имя чаще всего стоит. Не думаю, что мы встречались с госпожой Игами прежде. Точнее, что ей известно мое имя. Мы-то следили за их группой.

– А ты меня убивать не собираешься? – поинтересовался Давыдов. – Я. знаешь ли, сейчас под действием «правдосказа». Так что не переводи лекарства и время, не трать силы, спрашивай все, что тебе нужно, сразу. Пока я не очухался.

– Использование наркотиков стимулирующей группы запрещено Парижской конвенцией, – объявил Иван. – Но раз уж так легла карта… Ты на самом деле Давыдов?

– Да.