Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Острая зависть вдруг шевельнулась в хилой груди Каугабаева. Да каким образом этот рябой верзила с маленькими заплывшими глазками нажил столько добра?! Ну, допустим, заработок немалый, премии разные, однако семья-то какая у управляющего, небось ртов семь-восемь. Попробуй, прокорми такую ораву! Тем более, когда один лямку тянешь… Ревизор мгновенно прикинул (считать-то, слава богу, наловчился!) доходы и расходы хозяина и про себя решил, что живет тот явно не по карману. Но, возможно, у Дуйсекова много личного скота? В непроходимых тугаях Сырдарьи можно целые табуны упрятать. В этих краях встречаются ловкачи, умело скрывающие свой скот.
Как-то ревизор вместе с комиссией народного контроля напал на след таких проходимцев и выявил огромное стадо крупного рогатого скота, незаприходованного аулсоветом. Пришлось стадо отправить в заготскот. Ловкачи, однако, отделались легким испугом, и даже деньги получили сполна…
Эхе… умеют люди жить! Даже посуда сплошь позолоченная, посеребренная. А чем может похвалиться потомок Каугабая, надрывавшийся всю жизнь? Осмеливался ли он хоть разок окутить-пошиковать, деньгами по-сорить? Никогда! Правда, одет, обут, сыт. Вдвоем со старухой худо-бедно коротают свой век. Много ли двоим надо? Живут в уютном казенном домике. В садике десятка два фруктовых деревьев, во дворе индюшки бродят… Вот и все хозяйство. И оно его всегда вполне устраивало. А в последнее время что-то скребет душу Каугабаева. Все чаще с какой-то непонятной тревогой думая о том, что ему скоро исполнится шестьдесят, он начинал невольно сравнивать, сопоставлять себя с другими — чего достиг, чего добился Стал нетерпелив, ворчлив; раздражался по всякому поводу; срывал зло на тихой, безответной старухе, которая и без того в присутствий мужа ходила на цыпочках. "Что с тобой творится? Уж не джины ли в тебя поселились", — спросила она как-то неосторожно и тут же пожалела об этом. Старик так сверкнул глазами, что у нее сердце замерло. И вот теперь здесь, в гостях у услужливого Дуйсекова, в нем вдруг опять пробудилось раздражение.
— Берите, берите, — все ворковал-прибарматывал радушный хозяин, а гость воспаленными, красными от хмеля глазами недобро покосился на него.
— Эй, ты что? Может, еще силком в глотку мне пихать будешь?! Или, думаешь, голодный?..
— Да нет… что вы… я просто… это… угощаю.
— Угощаешь — ну и ладно! Сам знаю, сколько мне есть-пить… Не обжора.
— Бог с вами, Баеке! О чем вы говорите?..
— А что слышал. — Ревизор, казалось, напрашивался на скандал. — Ты, Дуйсеков, не задирайся. Конечно, не вее такие, как ты, богачи и крохоборы, но…
Управляющий сообразил, что улестить гостя теперь не удастся, однако принял смиренный вид.
— Какой там богач? Живем как все. По заслугам и государство дает, и бог дает…
— Заладил "бог", "бог"!.. Бог тебе, Дуйсеков, ни черта не дает… понял?!
— Ну, конечно, Баеке, никакой я не богомольный. Просто так, к слову пришлось…
— Не крути, дорогой… Скажи-ка прямо: с чего это ты вдруг сегодня добрый такой стал и меня в гости пригласил, а?
— Баеке, вы, кажется, несколько того… Пожалуйста, закусывайте.
— Оставь… Ты сначала ответь!
— Можно и ответить. Конечно, хотелось, как говорится, ближе познакомиться с вами… — Дуйсеков решил сказать правду или почти правду и осторожно прибрать к рукам нужного гостя. — Дружба с хорошими людьми всегда благо. Как это?.. "Человек человеку — друг, товарищ, брат". Так, что ли? Сегодня вы мне, завтра — я вам…
— Не приведи аллах, чтобы мне что-нибудь от тебя понадобилось! — отрезал гость.
— Не зарекайтесь. Казахи говорят: "Даже с кем не ищешь встречи — встретишься трижды".
— Да ты, Дуйсеков, сплошь пословицами шпаришь. Где ты их только набрался?
— Я, Баеке, до того, как стал управляющим, лет десять литературу преподавал…
— Вон оно что! Выходит, разочаровался в литературе?!
— Чего скрывать, место учителя — не хлебное. Живешь от зарплаты до зарплаты…
— А теперь нажрался?..
— Слава богу, заработок неплохой. Совхоз — сами знаете — гремит. Да и вообще теперь люди живут в достатке.
— Не заговаривай мне зубы, Дуйсеков. Агитацию при себе оставь. Я тоже газеты читаю…
Долго крепился хозяин, а все же не выдержал — оскорбился. Да и как не оскорбиться, когда тщедушный ревизоришка, который и пить-то толком не умеет, откровенно задевает твою честь?! А что сделаешь? Не от хорошей жизни привел он Каугабаева в свой дом. Чего скрывать, был расчетец вполне определенный. Когда узнал, что именно Каугабяев будет проводить ревизию, сердце его екнуло. Слыхал управляющий от дружков-приятелей: старый ревизор привередлив, ершист, все насквозь видит и, самое главное, несговорчив. Не знаешь, с какого бока к нему подступиться. А он, Дуйсеков, как-никак управляющий отделением, в его руках и власть, и немалые материальные блага… Разумеется, святым он считать себя не может. Ну, опытен, изворотлив, на мякине его не проведешь, и все же неспокойно на душе, грызут-подтачивают сомнения. Что там на уме старика-хитреца — аллах знает. На всякий случай подмазать не мешает. Кому охота терять жирный кус? Хуже нет, когда тебе От кого-то что-то надо. Ишь, как развалился и прикрикивает, словно к родному отцу в гости пожаловал. А ведь напрасно грозится, страху нагоняет. Документы, слава богу, в порядке. План из года в год перевыполняется. Друзья, благодетели не перевелись. Что он может, районный ревизор?
— Мы, Баеке, не на собрании ведь сидим, — повысил голос хозяин. — Чего вы все тычете — Дуйсеков да Дуйсеков. У меня же имя, отцом данное, есть. Мадибек.
— Ах, Мадибек?.. Хорошо, будь Мадибеком, — легко согласился Каугабаев. — И все равно ты мне не нравишься, Ма-ди-бек. Понял?
— Э, в чем моя вина?
— Пока ни в чем. Но потом…
— Что же "потом", почтенный?
— Потом? — грозно переспросил гость и, махнув рукой, вскочил. — Потом будет… потоп!
Хозяин онял, что дальнейший разговор к добру не приведет, и подал жене знак стелить постель.
Так Каугабаев поневоле и заночевал в доме управляющего. А утром, проснувшись чуть свет, скорее ушел в гостиницу, даже чаю не дождался. К обеду опять зашел к нему управляющий, повел речь о том, о сем, словно ничего и