Царь не сомневался, что в изложении его прекрасной жены даже самый незатейливый рассказ прозвучит увлекательно, а потому велел ей не медлить. И Шахразада начала такими словами.

ДУРАК,

или РАССКАЗ О ГЗАЙЛУНЕ{132}

Жил-был в Багдаде юноша по имени Гзайлун. Родители его, люди простые и честные, умерли рано, почти ничего не оставив сиротке. Ростом Гзайлун не вышел, зато был коренаст и крепок. Черты его лица были бы приятны, кабы обладали хоть малейшей изюминкой. Взглядов своих мальчик не имел с самого детства, нрава был добродушного, и сверстники безнаказанно подшучивали над ним. Едва только Гзайлун подрос, родственники решили отдать племянника в хорошие руки, дабы сделать из него человека. Одним словом, подыскали пареньку подходящую невесту из хорошей простой семьи. Звали ее Уатба, она была старше жениха на два года, рассудительная и предусмотрительная.

Жена Гзайлуна очень скоро обнаружила в муже недостатки. Лежебока засыпал, едва насытившись, а проснувшись, опять усаживался за стол. Выходил он только для того, чтобы бродить по городу и, смешавшись с толпой, тупо глазеть по сторонам. Порой это глупое любопытство навлекало на него неприятности, и Гзайлун возвращался домой с разбитой челюстью и синяком под глазом. Уатба страдала: она любила мужа, ведь при всем его обжорстве, лени и простоте Гзайлун был человеком хорошим и незлобивым.

День за днем жизнь разлаживалась, Гзайлун проедал свое маленькое наследство в безделье и праздношатании и потихоньку-полегоньку делался дурак дураком.

Уатба испробовала все средства: и ласку, и таску, и упреки, и уговоры — Гзайлуну всё было нипочем. Жена хотела пристроить его к какой-нибудь работенке, чтобы муж начал хоть что-то в дом приносить, но он по-прежнему бил баклуши.

Однажды она уж так упрашивала, так уговаривала, что Гзайлун хоть и нехотя, а согласился развесить на солнышке белье. Через какое-то время пришла Уатба проверить, как он справился, и видит: сидит себе Гзайлун на корточках и беседует с гардуном[24]{133}, который вылез погреться на камушках. Гзайлун что-то говорил, ящерица словно отвечала ему, кивая, как обычно, своей головкой, а корзина с бельем валялась на земле.

— Что ты делаешь, Гзайлун? — спросила Уатба.

— Болтаю с моим братцем.

— Этот гардун твой брат?

— А то как же. — И Гзайлун обратился к ящерице: — Гардун, ты мой брат?

«Этот гардун твой брат?»

Ящерица кивнула, ибо это ей свойственно. Терпение Уатбы лопнуло, схватила она ветку терпентина{134}, какая под руку подвернулась, и в сердцах раза три-четыре хлестнула мужа, а тот только глянул на нее ошалело и тут же всё белье развесил.

«Что же будет с нашей семьей? — подумала Уатба. — Я одна не в силах прокормить и себя, и детей, и этого лентяя. Но раз я могу его запугать, значит, избавлю и от греха праздности. Сил у него много, будет зарабатывать, никуда не денется».

Так рассудив, жена дождалась мужа, вооружилась розгой и прошлась по его бокам, заставив сдвинуть всё немногое, что было у них в доме, а потом вернуть на место. И только Гзайлун приостанавливался, как на него сыпался град ударов.

Муженек, так и быть, подчинился, но, едва закончил, немедля улизнул из дома, пошел бродить по Багдаду, вернулся домой поздно и весь избитый. Опять он по глупости своей ввязался в какую-то свару, и опять его поколотили.

Поняла Уатба, что терпентиновой ветки мало будет, дабы одержать верх над таким лодырем, и взяла палку.

— Ты где был? — закричала она. — Я тебе покажу, как уходить без моего разрешения и являться домой с синяками!

С этими словами жена раз двадцать ударила его палкой, потом усадила, промыла раны на лице и руках и уложила в постель.

— Отдыхай, — сказала она, — и чтобы завтра, дурак ты эдакий, всё было по-другому. Ты должен перемениться, иначе мы все умрем с голоду и с горя. Чтобы жить, надо трудиться, у тебя получится: чего-чего, а сил тебе не занимать. Пойдешь в город, будешь искать работу, а вернешься с пустыми руками — я опять возьмусь за палку.

Опечалился Гзайлун и перед сном призадумался: «Побьет ведь, коли не переменюсь, а как мне перестать быть Гзайлуном?»

Наутро видит Уатба, что лицо у мужа черное от вчерашних синяков. Она опять их смазала и говорит:

— Думай, недоумок, соображай! Ищи способ перемениться.

Когда все следы от побоев на лице лентяя исчезли, жена заставила его подняться.

— Отправляйся, — велела она, — наймись к кому-нибудь на весь день. Дома нет ни крошки хлеба, вернешься с пустыми руками — пеняй на себя. Палка будет встречать тебя каждый вечер, пока не станешь другим человеком.

У Гзайлуна же голова была так устроена, что в ней задерживались только самые последние слова. И он усвоил, что надо раздобыть хлеба и вернуться другим человеком, иначе ему несдобровать.

И вот подошел он к дому пекаря, а там только-только хлеб достали из печки и выставили на улицу под навес. От цвета его, вида и запаха приятного у дурака сразу слюнки потекли. Стояла зима, на улице было холодно, а в пекарне тепло, и плохо одетому Гзайлуну страсть как захотелось зайти и погреться.

Пекарь, дородный и румяный, казался добродушным и довольным жизнью, да и чистенькие мальчишки, месившие тесто, выглядели веселыми, здоровыми и счастливыми.

«Эх, — вздохнул Гзайлун, — вот бы мне попасть в эту пекарню! Уатба хлеба велела достать, а тут его полным-полно. Коли я каждый день буду есть эти вкусные лепешки, то стану такой же толстый и краснощекий, как все эти люди, переменюсь, и даже жена меня не узнает».

Вошел дурак внутрь. Хозяин посмотрел на него, увидел, какой тот здоровяк, и принял за поденщика, ищущего работу.

— Друг мой, — обратился он к Гзайлуну. — Чего тебе? Хочешь подсобить?

— Да, очень хочу, — признался дурак.

— Тогда бери вот этот тесак и настрогай щепы, чтобы мне было чем поддержать огонь.

Гзайлун уселся на пол и занялся работой. В обед ему дали целую питу{135}. Пекарь узнал, что у нового работника есть жена и дети, и вечером наградил его еще тремя лепешками. Гзайлун, довольный, пошел домой. Узнав, где он был и что делал, Уатба ласково молвила:

—