— Я ожидал этого требования, — спокойно откликается Тимирязев, — скажу больше, я очень надеялся его услышать.

— Надеялся?

— Да, — Артем выпрямляется и прямо смотрит на меня, — наши дела — хуже некуда, Снегурочка. Нам нужна клиентская база, а у нас вместо одной конюшни руины, то тут, то там все рассыпается. Объектам нужен ремонт, штату — обновление, клиентам — движуха. Если бы я сегодня не получил это соглашение — мне пришлось бы продать клуб. По цене еще меньшей, чем я его купил.

— Это плохо, — озвучиваю очевидное. Как хозяин клуба мне Артем очень нравится. Новый мог и не быть столь лоялен ни к моей репутации, ни к моему положению.

— Плохо — это очень мягко сказано, — Тимирязев кривит губы, — впрочем, мой батюшка оказался бы доволен. Он смертельно хочет, чтобы я разорился и приполз к нему на брюхе. Тогда «он меня научит», как делать бизнес.

— А кто у тебя отец?

Артем останавливается, смотрит на меня в упор, как-то даже слегка недоверчиво.

— Я что-то не то сказала? — чувствую себя какой-то неуклюжей.

— Нет, но… — Артем запинается и встряхивает головой, — ты правда не знаешь? И даже справки не навела, на кого работаешь?

— Ну, я… — честно отвечать как-то не хочется. Потому что я — да, не навела. С головой ушла в работу и как Шерлок Холмс избегала любой лишней информации, способной меня отвлечь.

— Потрясающе, — Артем фыркает и быстрым шагом выходит из денника Амиго, увлекая меня за собой, — вот что с тобой делать? Ты даже флюиды больших денег и связей напрочь игноришь. А должна бы уже есть у меня с руки.

Ну, если говорить про стейки — я уже почти. К моему стыду — так и не нашла в себе сил отказаться. Ни разу!

— Ладно, про моего папашу ты еще узнаешь, — Артем передергивает плечами, — просто для него все эти мои кони, левады, выездки, ипподромы — это песочница. Песочный замок маленького мальчика. Он уверен, я никак не наиграюсь. Он лишил меня содержания, чтобы воспитать и добиться того, чтобы я «занялся делом». Его делом, разумеется. Так, как ему видится правильнее. А я продал всю свою недвижимость, взял кредит, напряг всех друзей, которых смог, купил этот клуб. И если для того, чтобы удержать его на плаву, мне нужно уступить в дурацкой скачке — я уступлю.

Нет, я что-то слышала о конфликте Артема с отцом, кто-то даже говорил про пари, с ним заключенное. Но сейчас все оказалось гораздо серьезнее. И ради Артемиса Артем бросил на кон буквально все.

— Тебе ведь это нравится, — замечаю я, мимоходом, — скачки, верховая езда.

— Нравится, — серьезно кивает Тимирязев, — просто нравится. Строить свою жизнь своими руками мне нравится чуточку больше. Ты понимаешь?

Я еще чуть-чуть взвешиваю все лежащие передо мной факты, а потом киваю. Мне нравится эта четкая система приоритетов. С одной стороны — да, он проиграл.

С другой стороны — он получил необходимые ему средства для восстановления клуба.

Выигрыш — это, конечно, приятно, но не с него Артем Валерьевич платит мне зарплату.

— Знал, что ты поймешь.

Плавное движение в мою сторону я заметить не успеваю. Просто вдруг осознаю, что под мою куртку влезло две длинные руки. Что за?

Неожиданно — до пересыхающих губ. И сердце в моей груди начинает скакать бодрее.

Господи, какой же он высоченный! И сильный. И нас могут увидеть.

— Артем, отпусти!

Он даже и не думает меня слушать.

— Сдавайся, госпожа главнокомандующая, — нахальные светло-ореховые глаза смотрят на меня сверху вниз, — капитулируй, прямо сейчас.

— Я не могу.

— Ты можешь!

Он говорит так твердо, так убедительно, да и его лапы под моей курткой обосновались прочно. И надо бы вытурить, но если так практично…

Надо ли?

Я столько раз за свою жизнь отталкивала от себя мужчин. Язвила, срезала, отталкивала. И это не сделало меня счастливой. Ни разу. Кажется — даже наоборот. Только сильнее меня опустошало. И все-таки…

— Я противница отношений в рабочем пространстве, — почему-то сознаюсь я в этом шепотом, под скептическую улыбку собственного рассудка.

Ну конечно, как же я и не испорчу все, да?

— Ты же не предлагаешь мне тебя уволить, не так ли? — Артем придвигается ближе, и жара его тела становится больше. — Нет, моя дорогая главнокомандующая, ты мне и здесь пригодишься. Так что этот принцип тебе придется пересмотреть.

— Артем, я жду ребенка.

— Да что ты? — Тимирязев округляет глаза. — А я-то думал, что за фигней такой ты болеешь, что тебя постоянно тошнит и ходишь ты по клубу бледная, как смерть.

— Ты не умеешь делать комплименты, — я критично морщусь.

— Умею, — ладонь Артема осторожно касается моего живота, — просто если я начну их делать тебе сейчас — ты напугаешься и сбежишь.

— Я? — мой прищур становится ехидным. — Мне кажется, или ты перепутал меня с кем-то из своих нежных ранимых фей, Артем Валерьевич?

— Перепутал? — испытующе хмыкает Тимирязев. — Хочешь сказать, что ты — не пугливая девочка?

— Никогда ею не была.

— Да что ты? И что, мне верить тебе на слово?

— А ты хочешь проверить?

— Хочу.

Краткое последнее слово — как последняя точка в моем приговоре. А дальше — он совершает резкий бросок вперед, хотя у меня и так было ощущение, что мы несемся вперед со скоростью света.

Господи, что я делаю?

Целуюсь с собственным начальником?

И как же это… Неправильно…

Я ведь его не…

Какая разница? Ведь сердце чаще бьется?

Сколько можно уже болеть тем, кому я к черту не нужна? 

Громкий хлопок двери конюшни заставляет здравый смысл во мне взвыть и панически дернуться от Артема. Он ловит меня за руку, не давая мне убежать окончательно.

С пару секунд мы так и смотрим друг на друга, он — с ехидной полуулыбочкой, я — тяжело дыша, и с выскакивающим из груди сердцем.

Когда с улицы снова доносится звук удара, хватка Артема на моей руке слабнет, а лицо — напротив, напрягается.

— Что за хрень? — шипит он хрипло, быстрым шагом направляясь к двери. — Кому там сильно надоело на меня работать? 

Я не тороплюсь шагать за ним следом. Краду себе минуту, чтобы выровнять дыхание и смести мысли в одну кучку.

Бог ты мой, насколько же далеко все зашло.

Я ведь не собиралась.

— Ты там замерзла, Снегурочка? Тебя отогреть? — насмешливый голос Артема заставляет меня вздрогнуть и все-таки тронуться с места. Нагнать его мне удается лишь на улице, когда он останавливается у ведра, валяющегося у стены.