продолжали обсуждать те или иные стороны своего расследования. Александр сразу же, как только они вышли от Орлова, попрощался и отбыл к себе, пообещав, лишь только что-то удастся узнать, немедленно им сообщить. Плюхнувшись на свой стул, Стас в напряженном размышлении стиснул кисти рук и заговорил:

– Я вот думаю… Есть ли у нас шансы выйти на Варсафкина раньше, чем его грохнут?

– Я тоже допускаю, что могут «зачистить» и его, – согласился Гуров. – Но в любом случае у нас есть за что зацепиться. Скажем, у нас еще есть шансы найти некоего Андрея Щемилова, якобы программиста. Думаю, в той системе, которая имеет отношение к обороту «комаина», он не последняя спица в колесе. Его фоторобот имеется, он в розыске. Кушлялина надо искать. Хотя теперь, после задержания Мерина, он может скрыться… Но ситуация совсем не безнадежна.

– Беда в том, что зацепок у нас вроде и много, а реально зацепиться пока не за что, – сокрушенно вздохнул Стас. – Давай признаем: на данный момент мы в некотором тупике. Ну а что? Секретность у них, блин, высочайшая. Чуть что не так – неугодного уничтожают физически. У нас в руках пока один лишь Мерин. Но он мелкая сошка и, допускаю, многого не знает. Но и из того, что знает, ничего, зараза, не рассказал! Может, его прессануть как следует? А?

– Предлагаешь намять ему ребра? – поморщился Лев. – Тут нужно сработать тоньше. Если взяться за Мирнова, следовало бы вначале продумать саму концепцию того, как это сделать. Идеальный вариант был бы такой: надо, чтобы он сам захотел скорейшего разоблачения и задержания всех тех, кто представляет лично для него смертельную угрозу. А для этого нужно создать соответствующие морально-психологические условия. В этом плане одна мыслишка есть…

– Давай! – У Крячко тут же глаза загорелись азартом. – Слушаю!

Игнатий Мирнов, сидя в общей, «многоспальной» камере СИЗО, меланхолично размышлял о своей ближайшей будущности. И хотя слишком уж хорошего ожидалось мало, завтрашний день все равно не смотрелся непроглядно-черным. Да, его застали за интимом с девкой, которой не было шестнадцати. Это хреново. Но если за дело возьмется толковый адвокат да мужики из «общака» судье подкинут денежку на «носовые платки», то «светит» лишь год условно. Да пусть даже три или пять! За «лекарства» вообще можно не бояться. Хоть это и «дурь», но пока что никем не запрещенная. А если и запретят, то закон обратного действия не имеет. Ха-ха-ха! Так что зря старался, оперок, зря ты пыжился и ежился, шиш тебе, а не орденок!..

Неожиданно к нему подошел один из старожилов СИЗО по кличке Питон. Сев рядом, старожил сдержанно осведомился: не угостит ли его «братуха» сигареткой? Достав уже ополовиненную пачку, Мирнов протянул ее Питону. Тот, закурив, шепотом спросил:

– Мерин – твое погоняло? Ща меня вызывали к следаку, когда вели к нему, слышал треп двоих вертухаев. Прошел слушок, будто какой-то Гончий Мерина приказал замочить. Смотри, братуха, если у кого-то длинные руки, то и тут достанут. Так что ухо держи востро!

– Премного благодарен! – отдавая Питону остаток пачки, так же тихо ответил Игнатий (сказать «спасибо» в пенитенциарной среде – все равно что ревностному мусульманину подать «нечистую» левую руку).

Кивнув в ответ, тот направился на свое место, оставив Мерина в сомнениях и тревоге. До Игнатия вдруг дошло, что «там» (за стенами СИЗО) он вдруг оказался в роли лишнего, который опасен неким большим людям самим фактом своего существования. Его пусть и несколько унылая, но достаточно оптимистичная уверенность в завтрашнем дне внезапно сменилась горечью и тоской. Он вдруг почувствовал, как же ему хочется жить… И что же теперь делать? Покорно ждать того страшного мгновения, когда кто-то из соседей по камере вдруг на него набросится, вонзая в горло острую, длинную заточку, неведомо как пронесенную в СИЗО? Нет, только не это! Надо что-то делать!

И тут он вспомнил про задержавшего его опера. Черт побери! Надо будет как-то с ним связаться и договориться, чтобы его на время следствия поместили в одиночку. Разумеется, за это придется платить информацией. Но… Жизнь-то дороже! Почти всю ночь Мерин провел без сна. Он ежеминутно ждал чьего-то нападения, и когда после завтрака услышал: «Мирнов, к следователю!», то к двери пошел, едва сдерживая себя, чтобы не сорваться на бег.

В «пыталовке», то бишь кабинете для допросов, Игнатий увидел сразу двоих – того самого опера и следователя, который сообщил, что будет вести дело о его развратных действиях в отношении несовершеннолетней. Но потом добавил, что ему желает задать пару вопросов оперуполномоченный Главка угрозыска полковник Крячко. Кивнув следаку, опер сразу же взял быка за рога:

– Гражданин Мирнов, я хотел бы вас вот о чем спросить… Скажите, когда и как вас привлекли к распространению этого, условно говоря, «лекарства»?

– Гражданин начальник, а мы могли бы договориться? Я вам даю всю инфу, какая у меня есть, а вы меня помещаете в одиночную камеру. Как на это смотрите?

– Что, возникли какие-то проблемы? – уточнил Стас.

– Пришла новостуха, что меня «заказали»… – угрюмо пояснил Игнатий.

– Хорошо, сегодня же этот вопрос решим, – согласно кивнул Крячко. – Итак, я слушаю!

И Мерин, плюнув на какие бы то ни было «омерты» (закон молчания сицилийской мафии: кто не молчит – тот должен умереть), рассказал, как к нему полгода назад подошел незнакомый тип, который, назвавшись Аркадием, предложил «неслабо калымнуть». По словам Аркадия, риска в этом деле абсолютно никакого – «лекарство» не из запрещенных, так что, даже если попадешься, уголовная ответственность не грозит. Как оказалось позже, Аркадий не обманул – дело действительно оказалось несложным и прибыльным. За передачу одного «чека» (упаковки) с «лекарством» Игнатий получал тысячу рублей. В месяц выходило до двадцати тысяч. Люди, которым он передавал «лекарство», были разных возрастов, обоего пола, но все в основном принадлежали к небедной научной и творческой интеллигенции. Как-то Игнатий спросил Аркадия насчет лекарства (каковы его реальные свойства, где и как производится), на что тот ответил коротко и исчерпывающе: мол, меньше знаешь – крепче спишь. А потом добавил:

– Ты помнишь, в соседнем парке недавно нашли одного щегла с перерезанной глоткой? Так он тоже задавал слишком много вопросов, разевал хлебало, где не надо.

Только тогда до Мирнова вдруг дошло, в сколь опасную он вляпался историю. И