Девушка и молодой Гурий весело рассмеялись шутке.

— Может быть, и превратить тебя в рака, а, Квит? — медленно, с угрозой шагнув в сторону Тераса, предложил черноволосый. — Так тебе будет намного удобнее пятиться.

Его друзья снова засмеялись, в то время как Терас чуть не плакал: его губы задрожали, а лицо покрылось красными пятнами.

— О нет! — подхватила интонацию своего черноволосого приятеля девушка. — Лучше давайте превратим его в зайчика — белого и пушистого! Смотрите, как он трясется от страха, бедненький, как заяц.

Двое молодых людей поддержали ее хохотом.

— Тогда уж лучше в макаку, — словно соревнуясь со своими друзьями, предложил Гурий. — Все равно у него физиономия и так уже красная, как зад макаки.

Девушка заливисто захохотала, а черноволосый с деланным возмущением воскликнул:

— Эй, это была моя идея! А я намерен превратить его в рака!

— А если я тебя опережу? — с азартом во взгляде спросил Гурий.

— Посмотрим! — с вызовом воскликнул черноволосый своим холодным, насмешливым голосом и резко повернулся к Терасу.

Мила видела, что все трое вскинули руки почти одновременно. Из трех разных перстней в сторону застывшего с ужасом в глазах Тераса вырвались три разноцветных луча.

— Канцер!

— Виллус!

— Рубекориум!

Мила успела заметить, как Терас отчаянно закрыл лицо руками, и тут вдруг почувствовала, что какая-то сила словно толкнула ее в живот — в следующий миг ее выбросило на дощатый пол кабинета профессора Безродного.

Тяжело дыша, Мила подняла глаза. Перед ней было зеркало, в котором отражалась стоящая в кабинете мебель и… застывшая фигура Гурия Безродного. С внезапно постаревшего, худого лица на Милу усталым, измученным взглядом смотрели его серо-зеленые глаза. Он протягивал ей руку.

Мила обернулась назад и посмотрела на своего учителя так, будто увидела его впервые. Потом она опустила взгляд на его руку, но, поколебавшись несколько секунд, все же приняла помощь и поднялась на ноги.

— Это не самый достойный эпизод из моей жизни, — сказал он негромким голосом. — И я хотел бы никогда не вспоминать об этом событии из своего прошлого. Но так случилось, что это воспоминание — единственное, что она мне оставила.

— Она? — не поняла Мила.

— Девушка, которую ты видела, — пояснил профессор, — моя сестра-близнец — Лиза.

Мила растерянно посмотрела на зеркало.

— Но я не понимаю… — пробормотала Мила. — Что это было?

Гурий Безродный вздохнул.

— Мемория, — произнес он. — Чары, с помощью которых почти любой предмет можно сделать вместилищем какого-нибудь воспоминания.

— Как мнемосфера?

Профессор слегка покачал головой.

— Не совсем. Мнемосфера — это хранилище множества воспоминаний, но она никогда и никого не впустит в прошлое. Предмет, превращенный в Меморию, способен хранить лишь одно воспоминание, но в него можно возвращаться снова и снова. Мемория — это воспоминание, которое можно оживить. Это зеркало хранит воспоминание моей сестры — единственное, которое она оставила после себя.

Мила посмотрела на зеркало, потом перевела взгляд на профессора Безродного и вдруг все поняла.

— Она… ваша сестра… она умерла? — тихо спросила Мила.

Профессор кивнул.

— Да. Лиза умерла. Очень давно.

Мила вдруг вспомнила историю, которую она меньше года назад услышала от алхимика и бывшего Думгротского профессора — Эша Мезарефа. О том, как глупая шутка троих молодых людей превратила в урода отца Бледо — Тераса Квита, и спустя время, примкнув к Гильдии, он отомстил своим обидчикам. Тогда Эш Мезареф сказал, что один из троих был убит, а двое других бесследно исчезли, скорее всего, умерли в подвалах Гильдии.

Старый алхимик ошибался. Один из троих златоделов, превративших отца Бледо в чудовище, не погиб и сейчас стоял в двух шагах от нее.

— Вы…

Мила не знала, что именно она хочет спросить, но в голове у нее была такая сумятица, что молчать она просто не могла. Профессор Безродный нравился ей. Он понравился ей с того самого дня, когда она познакомилась с ним в Плутихе. И для нее много значило то, как хорошо он к ней относился. Ей казалось, что Гурий Безродный не может быть подлым и жестоким. Но после увиденного минуту назад Мила не знала, что ей теперь думать.

— Вы учились в Золотом глазе?

Гурий Безродный печально улыбнулся.

— Знаю, сейчас по моему виду вряд ли кому-то придет в голову подобное, — произнес он задумчиво, — но моя семья всегда принадлежала к сливкам магического сообщества. Богатые и влиятельные первородные маги — вот кто окружал нас с сестрой с самого нашего рождения. Мы росли высокомерными и считали себя избранными среди подобных нам — магов… Не говоря уже о людях немагической природы.

— Но сейчас…

Мила запнулась — было неловко говорить профессору о том, какое впечатление производит его нынешний вид.

— Не смущайся, — отозвался Гурий Безродный, словно прочтя ее мысли.

Профессор тяжело вздохнул и отвел взгляд в сторону, словно посмотрел куда-то сквозь пространство и время.

— Это был мой выбор, — угрюмо сказал он. — После смерти сестры я отрекся от своего родового имени и взял фамилию Безродный. Но это было лишь начало. Я отказался от наследства родителей, от их денег и их влияния. Смерть Лизы… Это изменило меня навсегда. Я стал другим человеком. Хотя, наверное, изменения начали происходить со мной раньше — пожалуй, именно после того, как наша глупая шутка над этим ни в чем не повинным мальчишкой привела к поистине ужасным последствиям. После смерти сестры я узнал, что она завещала мне некую вещь. Этой вещью оказалось вот это зеркало, которое ты видишь перед собой. Когда я догадался, что это, и впервые возвратился в это воспоминание, я понял: как и меня, ее терзало чувство вины за то, что случилось. Оно мучило ее, не давало покоя…

Мила удивленно смотрела на лицо профессора, словно окутанное серой дымкой тени.

— Профессор, вы… неужели вы не испытываете ненависти к Терасу Квиту? Ведь это он… — Мила невольно осеклась, но Гурий Безродный уже знал, что она хотела сказать, словно и сам думал об этом сейчас.

— Ведь это он убил мою сестру, — договорил он вместо нее. — Ты это хотела сказать?

Мила нерешительно кивнула.

— Нет, я не могу его ненавидеть, — произнес он; его грудь медленно поднялась и так же медленно опустилась, словно очередной вздох дался профессору с большим трудом. — Мы были виновны. Ее убило наше высокомерие, наша уверенность в том, что нам все позволено, наша гордыня. Терас хотел не просто отомстить — он хотел доказать нам, что мы зря ставили себя выше него. И он доказал.