Состояние, однако, ухудшалось. Он лежал в юрте, погода была ненастная, и это тоже его раздражало. Семнадцатого октября выписали из Каракола доктора, который определил брюшной тиф. В юрте было холодно, и больного перевезли в Каракольский лазарет. Его спутники последовали за ним, разбили во дворе лазарета юрты – доктор по просьбе больного это разрешил. Кто-нибудь из них возле больного постоянно дежурил.

– Я не боюсь смерти, – говорил больной, – я ведь много раз стоял перед ней, лицом к лицу. Похороните меня здесь, на Иссык-Куле.

Утром двадцатого октября ему стало совсем плохо. Он встал во весь рост, огляделся и сказал:

– Теперь я лягу.

Это были его последние слова.

Глава 27. Белобережная пустынь

В середине октября Ксения Мельникова ни с того ни с сего захворала. Эту болезнь в деревне называют «сухоткой». У женщины пропал аппетит, она стала плохо спать, нахлынула слабость, наступила апатия. Слезы лились сами собой – без всякой причины. Шли дни, а лучше не становилось.

Кирилл, ее муж, отправился к барыне Александре Ивановне Пыльцовой – она помогала крестьянам, лечила при необходимости. Выслушав Кирилла, она дала лекарства, но состояние Ксении не улучшилось. Женщина сильно ослабела, похудела, пожелтела. Заниматься хозяйством она теперь не могла, и муж вынужден был нанять одну из соседок для помощи в работе по дому. Шла уже середина ноября, а лучше Ксении не становилось. Кирилл снова пошел к барыне с просьбой о другом лекарстве. Александра Ивановна приехала посмотреть на больную сама.

Когда она вошла в избу, Ксения вздрогнула: Пыльцова была в глубоком трауре.

– Что это вы, барыня, в трауре?

– Ах, Ксения, у меня брат погиб – Николай Михайлович.

Ксения не поверила. Уже ведь так было: считали погибшим, а потом он нашелся.

– Да может еще найдется? – спросила она срывающимся голосом.

– Нет, Ксюша, – покачала головой Пыльцова, – он умер, и известна его могила.

Ксения потеряла сознание.

– Батюшки, умирает! – закричала старуха-соседка, помогавшая в доме по хозяйству. – Во как ослабла!

Прибежал Кирилл, открыл двери для воздуха, побрызгал жене в лицо водой. Она пришла в себя.

– Это обморок был, – сказала Пыльцова. – Вы действительно очень слабы, у вас нервная система подорвана болезнью. Услышали о смерти знакомого человека – и такая сильная нервная реакция. Это от общей слабости организма.

Вечером она и друзьям своим Петровским рассказывала, что крестьянки тоже нервные и впечатлительные бывают – вот мельникова жена из Боровиков: одно лишь известие о смерти знакомого человека вызвало обморок. Правда, женщина давно уже болеет, слабая.

А Ксении лучше после посещения барыни не стало. Так она и продолжала болеть всю зиму. А весной попросила Кирилла отпустить ее со странницами помолиться в Белобережную пустынь. Муж отпустил не сразу: она была очень слаба, боялся, что не дойдет.

Странницы собрались из своей деревни да из близких окрестных; в основном пожилые бабы. Сразу после весенней распутицы, как только земля подсохла, взяли с собой котомки с сухарями, солью, с ложкой деревянной и кружкой жестяной – да и пошли. До Белобережной пустыни верст двести, идти все по лесным дорогам, через пущу приходилось. Деревья еще голые стояли, а трава уже пробивалась. Ночевали в деревнях, пускали их переночевать в избы Христа ради. До пустыни только через одиннадцать дней дошли. За это время уже молоденькие листики на березках проклюнулись и одуванчики зацвели.

В пустыни Ксения сразу же пошла к старому монаху и исповедовалась, призналась в своем грехе.

– Грех большой, – сказал монах, – ты не должна с этим человеком встречаться.

– Он умер, его нет уже, – Ксения еще ниже склонила голову.

– Тогда отслужи по нему панихиду. Можно здесь, в обители.

Но как отслужить панихиду, если с ней здесь знакомые бабы?! Там ведь и имя, да и вообще – они сразу поймут, если будут вместе с ней в церкви! К счастью, на следующий день ее попутчицы собрались в скит. Ксения с