по земляному полу лопухи. «Поспать надо хоть часа три-четыре, а то соображаю плохо, да и ночью опять неизвестно что будет», – подумал он и тотчас заснул. Это он в тюрьме так себя приучил – засыпать мгновенно, по собственному приказу, как Штирлиц.

Проснулся Жора отдохнувшим, нервы тоже успокоились. Теперь он был в состоянии продумывать план дальнейших действий. Действия эти приходилось связывать и координировать с Дондуковыми. Собственно, старик Дондуков был его предпоследняя надежда. Знакомы они были мало, но все ж несколько раз разговаривали, и Кузьмич показался Жоре человеком неглупым и незлым. Может, и поверит – попробовать надо. Тем более ведь он в интересах Дондуковых действует, они более всего заинтересованы, только им объяснить надо. Эх, кабы поверили… Жену Кузьмича он совсем почти не знал – она заходила один раз к Наталье Ивановне, но с печником не стала говорить. Нравная тетка. На случай, если Дондуковы ему не поверят, он разработал другой план.

Собрался, потом, вздохнув, разбудил Колю и долго ему объяснял, что сейчас уйдет – в частности, затем, чтобы попробовать убедить стариков Дондуковых забрать Колю и отвести утром в поселок к родителям. Еще одно дело есть. В любом случае вернется он скоро – самое большое часа через полтора-два.

– Вот, я оставляю тебе часы и фонарик, чтоб тебе не так страшно было. Фонарик зря не включай, только чтоб время посмотреть, – сказал дядя Жора и положил эти предметы на полати, рядом с мальчиком.

«Часы он тоже, скорее всего, в пещере на острове у Сучка позаимствовал», – отметил Коля, но не сказал ничего.

– И запомни самое главное: что бы ни случилось в эти полтора-два часа, если даже услышишь какие-нибудь крики – сиди здесь тихо и не высовывайся. Все будет хорошо. Если же я все-таки не вернусь (это маловероятно, не бойся), ночуй здесь один. В Боровики утром приедет полиция, тогда и выйдешь. Ну, или к Дондуковым придешь. Они тебя к родителям отведут. До Боровиков близко, туда иди утром.

И, отодвинув лопухи, он начертил ножом на земляном полу путь к Боровикам.

Уже начинало смеркаться, когда он вышел. Солнце спускалось за горизонт, тени покрыли лес, поле, тропинку в высокой траве, по которой он шел. Вот и Боровики. С дрогнувшим сердцем, но не таясь, он шел по старому пожарищу. Вот и два уцелевших дома: на двери одного – белая бумажка с синим оттиском, опечатан дом несчастной Натальи Ивановны.

Игорь Глухов (таково было его полное имя) прошел мимо, к жилищу Дондуковых – там калитка была тоже закрыта, а возле крыльца сидел одинокий Дунай. К удивлению Игоря, собака на него залаяла. Забыл уже! Ну, может, и хорошо, что залаял! Ах, если бы Кузьмич вышел!

И действительно, через некоторое время дверь приоткрылась и на пороге появился Кузьмич. Но что это?! В руках старика была охотничья двустволка, направленная прямо на Глухова.

– Стой, стой, бандюга, щас стрелять буду, мать твою так! – Дондуков выдал самое длинное ругательство, на которое был способен.

Жора тотчас остановился где стоял и развел руки, демонстрируя отсутствие оружия и добрые намерения… Однако в доме распахнулось окно и высунулось еще одно ружье. Ульяна Васильевна решила поддержать мужа в его борьбе.

– Ах ты так и растак! Я тебе покажу, антихрист, христопродавец, медведь бешеный! – вскричала она и пульнула из ружья. Короткое пламя вырвалось из ствола. Жора отчаянно взвизгнул, выкрикнул матерное ругательство и побежал прочь, громко охая, оглядываясь, бубня вперемешку угрозы и ругательства, волоча правую ногу, придерживая за локоть левую руку… Прочь, прочь в сторону леса, по направлению к поселку Пржевальское.

– Ах ты нехристь, кость черная, жопа драная, огузок недоделанный!

Старуха Дондукова в ажиотаже победительницы выскочила из дома и, оттолкнув Кузьмича, преследовала врага с ружьем в руках. Больше, впрочем, оно не стреляло, затвор щелкал впустую. Старик Дондуков притрюхивал вслед за женой, тоже с ружьем, держа его наготове. Много впереди хозяев, злобно лая, бежал Дунай; он нагнал нарушителя, рвал его штаны и кусал за ноги.

Старики быстро выбились из сил. Собака, видя, что хозяева остановились, вернулась к ним. А нарушитель, припадая на одну ногу и постанывая, ушел в лес, в сторону Пржевальского.

– Дед, в полицию звони! – еще не вполне отдышавшись, приказала Ульяна Васильевна. – Там дежурный есть, пусть наряд присылают, пока не ушел далеко. Он же в розыске у них. А я его в ногу ранила. Так что далеко не уйдет. И в руку! Ишь, застонал-закричал как: попала, значит! Как заяц раненый орал.

– Да то-то и оно, что ранила, – замялся Кузьмич. – Смотри – и кровь тут в траве, много потерял крови… – он показал на расплывшееся темное пятно на том месте, где стоял Жора. – Как бы не помер он…

– А нам что, если и помрет? – не успокаивалась старуха. – Он убийца. А мы в порядке самозащиты стреляли…

– Ах ты господи, что мне с тобой делать, дура ты безмозглая! – повысил голос Кузьмич. – Ружье-то у нас только одно зарегистрировано! Да и то давно уже не отмечали, просрочили! Нас-то и обвинят! Превышение обороны, скажут! Посадят или штраф большой влепят!

– Какое превышение обороны?! – тоже повысила голос жена. – Убивец к дому идет, а я и не стрельни?!

Так они препирались некоторое время, а потом победил Кузьмич как более осторожный. Он даже принес ведро воды и смыл кровь с тропинки – чтоб не возникало вопросов и в случае чего они могли отпереться: не стреляли и не видели никакого Жоры. Не знаем, кто в него стрелял. Как убили Ивановну, с тех пор и не видали Жоры, вот и весь сказ.

Глава 25. Нефритовая азиатская лошадь

Когда в среду он пришел в Петровское, там уже были гости: Плескачевский, Пыльцовы. Тимофей Иванович казался очень довольным поездкой.

– Марфой внучку назвали! Марфинькой! – сразу же сообщил он новость вновь пришедшему гостю.

– Что ж, прекрасное имя! – не выдав охвативших его при этом имени чувств, ответил генерал. Он был в мундире – сам не очень понимал, зачем надевал, не знал, понадобится ли… Он так и не определился окончательно, состоится ли сегодня решающий его судьбу разговор с хозяином дома. Заметив, что его парадный вид привел Марию в смущение, еще раз пожалел,