Слишком много вопросов оставались без ответов, но я верила, что содержание маленькой кожаной книги все изменит.

– Мне нужно встретиться с твоим отцом. Удивительно, что он вообще позволил нам остаться наедине, – извиняющимся тоном произнес Келум, как раз перед тем, как его глаза вспыхнули голубым пламенем. – Я бы предложил сопроводить тебя на бал прямо из твоей комнаты, но мне слишком нравится смотреть, как ты спускаешься по лестнице. Это великолепное зрелище.

Вот уже несколько часов я сидела на крыше, где отец не мог меня найти, и читала каждое слово в книге, которую дал мне Сарик. Меня поразило то, что Сол замерла в небе, только когда отец стал Атоном. Предыдущие Атоны писали, что богиня путешествовала по своему королевству как ей заблагорассудится. Она поднималась и садилась, оставляя землю в полной темноте, только для того, чтобы появиться снова и принести с собой надежду на новый день. Таким образом люди научились измерять время. На лице Сол не было никаких темных пятен.

В те времена почва отдыхала и не горела.

Почему же богиня остановилась? Или она сделала это не по своей воле? Догадка о том, что Сол в ловушке и отчаянно жаждет снова освободиться, укреплялась во мне с каждым прочитанным словом.

Сфинкс не загадала мне загадку. Зато это сделал Сарик. Возможно, львица дала ответ на вопрос, так долго мучивший меня.

Бросалось в глаза и то, что все Атоны, от первого до моей бабушки, которая прислуживала богине до того, как был выбран отец, весьма похоже описали свои отношения с Сол. Все они были кроткими, нежными и добрыми. Было легко понять, почему Сол выбрала их.

А потом я перешла к тому, что написал отец.

Его слова были столь же неожиданными, сколь и душераздирающими.

Моя Сол, я сломлен и недостоин твоего благословения. Недостоин того, чтобы служить тебе. Недостоин твоего света и любви. Пожалуйста, передумай. Пожалуйста, выбери кого-то еще. Я не могу быть твоим Атоном.

Несомненно, это было написано его рукой. Я узнала острые углы и неглубокие взлеты букв. Последнее предложение было размытым, как будто слезы упали на еще невысохшие чернила, размазав их по пергаменту.

Зачем Сарик показал мне это?

Я перечитывала снова и снова, не узнавая своего отца ни в одном слове, но все же понимая, что он написал их, вырвал из своего сердца.

Значит, в какой-то момент он стал другим человеком. Сол знала это. Она выбрала его из-за качеств, которыми он обладал раньше.

Что же случилось с отцом?

Единственное, о чем я могла думать, не причастна ли к произошедшему моя мать. Я часто говорила себе, что она превратила его сердце в пепел. Именно из-за нее он возненавидел меня.

Я вытерла непрошеную слезу, вспомнив, как отец улыбался, подбрасывая меня в воздух, как я сидела у него на плечах, поедая сладости.

Лицо моей матери исчезало из моей памяти. Каждый день, каждый год стирали его немного больше. Я не могла вспомнить ее смех, цвет ее глаз. Это от нее я унаследовала шоколадный оттенок или только янтарные искорки?

Отец написал, что он сломлен. Я не знала, оправился ли он или, возможно, так и не смог.

Вела ли Сол меня к книге, которая завершит его историю, или на ее страницах содержалось начало моей?

Когда я прокралась обратно в свою комнату, Вада была там. Она вешала платье на крючок в моем шкафу.

От удивления я открыла рот, и единственное слово, которое я смогла выдохнуть, было:

– Как?

Она улыбнулась, поправляя один из рукавов.

– Моя сестра – очень искусная швея. Она приехала со мной. Я тайком одолжила одно из твоих платьев, чтобы она могла узнать размеры.

Сестра Вады была невероятно талантлива и, к счастью для меня, прихватила с собой ткань, каждый дюйм которой был покрыт лунными бриллиантами. Платье сверкало даже в тусклом свете, заливавшем комнату. Холодный голубой цвет сочетался с теплым золотым светом бриллиантов, украшавших мое запястье и лодыжку.

– Возможно, я упомянула при Келуме, что хотела бы сшить для тебя платье. Он настоял на том, что нужно выбрать лучшую ткань – ткань, подходящую для королевы. Его королевы, Нур.

Феникс в моем животе взмахнул своими огненными крыльями и, летая кругами, отчаянно нуждался в Келуме.

Мать Люмина подошла ко мне и взяла меня за локоть:

– Пожалуйста, не обижай моего сына.

Я покачала головой, нахмурив брови:

– Ни за что.

Должен был быть способ остановить отца, не причинив вреда Келуму. Мне просто нужно его найти. Я надеялась, что Сол даровала мне видение не просто так.

Вада наклонилась и нежно обняла меня.

Люмос правильно выбрал Люмина. Он выбрал того, у кого было золотое сердце, переданное ему мудрой и доброй женщиной.

– Помочь тебе одеться? – спросила Вада, отстраняясь.

Я покачала головой, на мгновение лишившись дара речи из-за комка, застрявшего у меня в горле.

Женщина кивнула:

– Увидимся вечером, Нур.

Она вышла, а я заперла за ней дверь.

Я заплела волосы в косу, подвела глаза темным карандашом, нанесла мерцающую пыль на щеки и помаду цвета смородины на губы. После чего отправилась переодеваться. Платье было изысканным. Я сняла его с вешалки и удивилась, что оно оказалось не таким тяжелым, как я себе представляла. Ткань зашуршала, когда я просунула руки в рукава.

Декольте было прямым и открывало верхнюю часть моей груди, а на спине красовался квадратный вырез. Я застегнула молнию и приподняла широкую юбку, чтобы посмотреть, как ткань ловит приглушенный свет. В шкафу я заметила неизвестную черную коробку.

Достав ее и приподняв маленькую петлю, обнаружила внутри ожерелье из чистого серебра. Металл казался прохладным под моими пальцами. Я надела украшение на шею и прошла в ванную комнату, чтобы посмотреться в зеркало.

Никогда раньше я не носила ничего такого прозрачно-голубого цвета, напоминающего глаза Келума.

Мои пальцы скользнули по ткани на животе. На мгновение я задержала дыхание, страшась сегодняшнего вечера. Кеви и ее девочки должны безупречно выполнить свою задачу, иначе нас всех казнят.

Я выдохнула.

Оставалась надежда, что Берон займет Ситали, чтобы та ничего не заподозрила или не испортила мне бал, что она, скорее всего, планировала сделать.

Еще один вдох.

Сегодня вечером, спустившись по лестнице, я надеялась увидеть ждущего меня внизу Келума. Мне хотелось еще раз почувствовать на себе тот взгляд, которым он смотрел на меня в ночь пира.