— Спасибо, — улыбнулся Гейтлер, — вас тоже. Вы ведьнаверняка католик, как и все поляки?

— А вы лютеранин?

— Скорее агностик. Я убежденный агностик, пан Дзевоньский,меня трудно убедить, что нашими поступками управляет некий старец, наблюдающийза нами сверху. Очень трудно, — Гейтлер придвинул к себе чашечку чая.

— Мы заказали на вечер праздничный ужин, — сообщилДзевоньский, — будем отмечать вдвоем. Если хотите, пригласим Гельвана и нашихдевушек из офиса. Или поедем куда-нибудь в ресторан.

Гейтлер замер. Сегодня ему нужно было сообщить самуюнеприятную весть своему работодателю и получить его согласие. Он продолжалспокойно завтракать, чтобы поговорить обо всем после того, как они пройдут вгостиную.

— Курылович уже вернулся обратно в Варшаву, — сообщилДзевоньский, — но я думаю, вы обратили внимание на все эти статьи. Особенноблестящая статья была в «Коммерсанте». С одной стороны, как будто ругалиспектакль, но с другой — так блестяще его подали, что любой заинтересованныйчеловек захочет его увидеть. Это высшее мастерство.

— Да, — согласился Гейтлер, — я читал эту статью. Должензаметить, что ваш Холмский умеет работать. Я внимательно смотрю телевизионныепередачи. Уже несколько раз по разным программам сообщали о нашем спектакле.Все идет нормально, пан Дзевоньский.

— Вам не кажется, что мы могли бы подготовить конкретногоисполнителя для встречи «субъекта власти» в театре? — поинтересовалсяДзевоньский.

— Вы никак не хотите успокоиться, — благодушно заметилГейтлер, — вам нужна бойня, а не продуманная операция. Каким образом вашчеловек войдет в охраняемый театр? Где он сядет? А вы знаете, где именно сядетнаш «субъект власти»? И как ваш человек сможет к нему подойти? Если СлужбаБезопасности сработает нормально, то нашему «смертнику» не дадут даже рукуподнять.

— Ладно, ладно, — отмахнулся Дзевоньский, — я толькоспросил.

— Все должно идти по плану, — напомнил Гейтлер. — На первомэтапе мы проверяем наши возможности по манипулированию ситуацией. В историиизвестны несколько случаев, когда покушение происходило в театрах. Самыйизвестный — с Авраамом Линкольном. В России все помнят убийство Петра Столыпина.Не дергайтесь, Дзевоньский. Если мы заставим главу государства откликнуться нанашу рекламную кампанию, значит, мы на верном пути. И не форсируйте события.Неужели вы думаете, что мне так приятно сидеть на этой даче с таким чудеснымчеловеком, как вы?

Дзевоньский взглянул на него, но ничего не ответил. Кофе онитрадиционно пили у камина. Когда устроились в креслах, Дзевоньский неожиданноспросил:

— Почему русские отмечают Рождество седьмого января? Этоведь нелогично. Сначала Новый год, а потом — Рождество…

— У них есть старый Новый год, — пояснил Гейтлер. — Никто иничто не мешает им отмечать два раза Рождество и два раза Новый год. Такаятрадиция.

— Мне она не совсем понятна, — признался Дзевоньский. — Выуже решили, как мы отметим сегодня Рождество?

— Я хотел попросить у вас разрешения покинуть вас на этотвечер. У меня другие планы.

Дзевоньский нахмурился.

— Только на вечер? — уточнил он совсем другим голосом.

— И если можно, на всю ночь. Я не собираюсь исчезать, есливы думаете об этом. Завтра днем я вернусь в наше «логово». Но мне хотелось быотметить этот день с моей знакомой.

— И я обязан вам верить?

— Не обязаны. Вы можете приставить ко мне ваших «церберов».Но я их все равно обману и уйду. А вы начнете нервничать, когда я не вернусьночевать. Поэтому я и решил вам сообщить, чтобы вы не волновались.

— Не хотите встречать Рождество со мной? — криво усмехнулсяДзевоньский.

— Это было мое самое заветное желание с тех пор, как я свами познакомился, — пошутил Гейтлер, — но если серьезно, то у меня естьзнакомая, с которой я хочу провести эту ночь. По-моему, вполне нормальноежелание.

— Она не русская? — спросил Дзевоньский.

На долю секунды у Гейтлера дрогнули веки. Он вдруг осозналсвою ошибку: ведь для русских католическое Рождество не столь важный праздник,как православное. Однако сразу исправил свою оплошность:

— Я же вам сказал, что они отмечают эти праздники дважды. Амоя знакомая знает, что я немец.

— Вы сами говорили о нежелательности любых контактов. Есливам нужна женщина, мы можем снять номер в отеле и вызвать туда любое количествонужных женщин, — предложил Дзевоньский.

— Спасибо за предложение. Но я привык в таких вопросах обходитьсясобственными силами.

Дзевоньский долго смотрел на своего собеседника. Затемнехотя согласился.

— Хорошо, — сказал он, — но с одним условием. Вы возьмете ссобой один из наших телефонов, чтобы я мог вас найти и хотя бы поздравить.

— Безусловно, — кивнул Гейтлер, — и обещаю вам его невыключать.

— Договорились, — у Дзевоньского испортилось настроение.

Он поднялся к себе в комнату и долго сидел на стуле, решая,как поступить. Оставаться одному на эту ночь не хотелось. Видеть Гельвана — темболее. Дзевоньский тяжело вздохнул и набрал телефон своего помощника.

— Купи мне билет на любой ближайший рейс в Брюссель, —попросил он. — А завтра утром я вернусь обратно. Один билет бизнес-класса.

— Сейчас сделаю, — понял Гельван. — Прислать машину за вами?

— Не нужно. Где ты будешь отмечать Рождество?

— С друзьями, — неопределенно заявил Гельван, — у меня естьдрузья.

— Не забывай о моем приказе, — жестко напомнил Дзевоньский,— не трогать девочек, работающих в твоем офисе. Ни в коем случае. Ищи себеразвлечения на стороне.

— Я помню, — обиженно заверил Гельван.

Дзевоньский бросил трубку. Конечно, нужно проследить, кудаэто ездит Гейтлер. Нужно выяснить, с кем он встречается. Для этого он привезетиз Брюсселя два специальных телефона. В них будет вмонтировано передающееустройство. В следующий раз, когда Гейтлер поедет на встречу, нужно будет датьему этот аппарат и проследить, куда он поехал. Нельзя так доверять этомугенералу. Он доказал, что обладает невероятным умом. Придумать такую операцию стеатром мог только талантливый человек.

В это утро он проснулся раньше обычного. Он не любил лежатьв постели, проснувшись, и нежиться под теплым одеялом. Сказывалось егоспортивное прошлое, когда время учебы и занятий было расписано по минутам.Будучи по натуре рациональным прагматиком, он менее всего был похож наизнеженного флегматика или меланхолика, способного провести под одеялом всеутро. Но в этот день он лежал под одеялом и вспоминал самые важные эпизодысвоей жизни. Именно в этот день пять лет назад бывший президент удивил всехсвоих помощников, всю страну и весь мир. Он всегда был непредсказуемымчеловеком. И в тот день неожиданно объявил, что уходит в отставку, оставляявместо себя главу правительства. Сказать, что это был эффект разорвавшейсяполитической бомбы, — значит ничего не сказать.