этот момент, что недалеко был от истины. — Надо с детства говорить ему, какой он хороший, какой сильный, добрый, светлый, великолепный, восхитительный. Говорить, что он невероятно лучезарный, когда смеётся. Рассказывать, что он вырастет умным и справедливым, и всё в этом духе.

— Говорить, даже, если это не соответствует действительности? — удивилась девушка и озадаченно посмотрела на меня.

— Разум человеческий эластичный, как пластилин. Если будешь человеку говорить, что он плохой и никуда не годный, он себя и будет с таким ассоциировать, а вот, если, наоборот, будешь рассказывать, какой он хороший и умный, то он станет тянутся к этому образу, даже если пока не соответствует ему.

— Интересная концепция, — проговорила Кьяра и посмотрела мне в глаза. — Что же, тогда спасибо тебе за то, что ты такой хороший и умный. Раньше я думала, что ты гораздо хуже.

Я не смог сдержать смеха и по-дружески приобнял её.

— Ничего страшного, главное, что ты теперь снова не чувствуешь себя обделённой, — я видел искорки в её глазах, но искренне полагал, что не собираюсь портить отношения с доном Гамбино из-за его внучки.

— Ага, рецепт, как сделать человека счастливым, — ответила она с тем чудным выражением сарказма, который мне невероятно нравился. — Сначала его надо сделать несчастным, а затем всё вернуть как было.

— Не ну, а что? — я развёл руками и сделал дурацкое выражение лица. — Схема-то рабочая!

— Какой же ты всё-таки дурачок, — сказала она, а потом добавила: — Игорь, закрой глаза.

Я даже не сразу понял, что это было адресовано не ко мне. И лишь после того, как Туманов пробурчал что-то типа: «если бы я мог», осознал, о чём речь.

И тут Кьяра приблизилась ко мне и запечатлела на щеке горячий поцелуй.

После этого мы ещё долго стояли возле окна, смотрели на пламенеющий рассвет и разговаривали о разных пустяках.

* * *

— Вы чего со мной сотворили, изверги⁈ — вопрошал несчастный Дезик, ковыляя по коридору.

— Правильно говорить, живодёры, — со смехом подсказал ему Бухарыч, который действительно, едва сдерживался, чтобы не покатиться от хохота.

— Ты мне не ржи, — заметила ему та голова, которую они вчера заклинанием обработали. — Я-то всё соображаю. Вопрос, почему нам так всем трём по-разному?

— Видишь ли, какое дело, — обратился к ней Жданов, который тоже едва сдерживал улыбку от вида существа, у которого первая голова пыталась приложиться к опохмелу, а вторая ей не давала, так как организм-то один. — Мы вчера с Бухарычем тестировали совершенно новое заклинание, которое в последствии должно будет избавить человечество от похмелья.

— Так на человечестве и тестировали бы, — огрызнулся цербер, глядя на него. — Чего я вам, подопытный кролик что ли?

— Нет, просто ты валялся вчера без чувств ближе всех, — возразил ему Антон Павлович. — Вот выбор и пал на тебя. Причём, была отличная возможность посмотреть разницу. Как говориться, одну половину мы обработали обычным шампунем, а вторую перекисью водорода…

— Ох уж эти ваши медицинские шуточки, — заметила на это трезвая и злая голова Дезика.

А в это время голова с другого края всё-таки зацепила где-то стакан самогона и влила в себя, и ей тут же полегчало, о чём свидетельствовала песня из её пасти:

— Он не лает, не кусается, а сразу бросается…

— Да блин, — сказала на это правая голова и посмотрела на центральную.

А та вообще была зелёная. Её кидало из крайности в крайность. Ей то было совершенно нормально, а то накатывала слабость, и она просто свисала вниз тряпочкой.

— Так, маги-недоучки и боги-алкоголики, — строго проговорила трезвая пока голова, — считайте, что заклинание ваше удалось. Теперь можно его применить ко всему моему организму? А то меня сейчас порвёт от жёсткого несоответствия восприятия реальности разными частями моей натуры и глубокого когнитивного диссонанса?

— Чего? — переспросил Бухарыч, не поняв практически ни единого слова.

— Кажется, у нас в заклинании где-то баг, — ответил на это Жданов, но приблизился к Дезику и принялся колдовать. — Надо будет исправить.

* * *

Через несколько минут после этого в гостиной уже собрались все. Первым мне на глаза попался Дезик, который постепенно приходил в себя. Он пытался мне пожаловаться на Бухарыча и Жданова, но я от него отмахнулся.

— Ты сам вчера головы и лапы протянул посередине гостиной, чем и спровоцировал опыты на себе, — ответил я наставительно.

— Это что же, теперь и изнасиловать могут, если пьяным упадёшь? — с обидой поинтересовался он. — Или всё-таки у тебя тут остались какие-то границы?

Я не придумал ничего остроумного, поэтому ответил просто:

— Да кому ты нужен? — на что он обиделся ещё больше.

Затем я увидел Дарью, которая по обыкновению утром делала всё очень быстро, опаздывая на работу.

— Послушай, — сказал я, присаживаясь рядом с ней за стол, где она пила кофе. — Я понимаю, что работа и тому подобное. Но, может быть, получится взять небольшой отпуск? Буквально на несколько дней, а? Мы всей компанией хотим махнуть куда-нибудь для впечатлений. Ты как?

— Не-не-не, — сразу запротестовала она. — Прости. Ещё за день до выставки такое могло прокатить. А теперь меня позвал сам Строганов на подписание документов. Там всё очень серьёзно, и это я пропустить никак не могу. Пойму твоё негодование, но и ты пойми меня. Это буквально моя лучшая возможность в жизни, и я не собираюсь её упускать.

— Да, пожалуйста, — ответил я, и почувствовал на своём затылке пристальный взгляд. Обернувшись, я увидел Кьяру, после чего вновь обернулся к Дарье. — Моё дело предложить.

— Я очень благодарна тебе, правда, — она взяла меня за руку и улыбнулась. — Поэтому, как только закончу со всем необходимым, обязательно присоединюсь к вам, идёт?

— Договорились, — ответил я и легонько пожал ей руку. — Будем ждать.

Следом за Кьярой в дверях появился и дон Гамбино. Казалось, каждый новый день забирает из его возраста по несколько лет. Сегодня он казался ещё моложе и активнее, чем вчера. Мне такие перемены несомненно нравились, но хотелось и узнать, откуда же они.

— Игорь, дорогой, — обратился ко мне Карлито, пожав руку, — ты хотел позвонить Гагарину, чтобы договориться о нашей встрече.

— Точно, — ответил я