– Расскажи мне, Сэм.

– Моя мать бросила меня, когда я родился. В сущности, ничего особенного, такое случается сплошь и рядом, девчонка, незрелая, слабовольная, нет другого выхода… Хоп – сбываем с рук сосунка, поручаем его властям, все шито-крыто. Я всегда думал, что моя мать сама была жертвой.

– Ты прав.

– А то! Когда-то я мечтал с ней встретиться. Подростковые дела. Тринадцать лет. Просто помешался на этом. Рожала-то она анонимно, мне не могли официально дать ее имя, но я знал одного типа, который владел информацией, Рене, воспитатель в моем первом приюте. Я разыскал его. Он, конечно, заартачился, и тогда я выдал ему по полной: ревел белугой, катался по полу, нудил, что это вопрос жизни и смерти, грозил самоубийством и все такое. Знаешь что? Легко! Все равно что взаправду. Сегодня у меня бы не получилось. Но мне было тринадцать лет, а в этом возрасте…

Он ошеломленно оглядывался на тогдашнего подростка.

Элизе не терпелось услышать продолжение.

– Ну и?..

– Рене обещал выступить посредником. Он связался с моей матерью. Она ему выдала по первое число! Орала, что не желает меня видеть, что ей на меня плевать, что я для нее значу не больше, чем кусок дерьма, который она оставила у дороги, а я тем самым и был, куском дерьма, который она оставила у дороги!

Элиза сглотнула, шокированная такой жестокостью, а он, как завороженный, продолжал:

– Я не выдал никакой реакции. Я чуял, что Рене мне не лжет. Я даже не врезал ему, когда он мне это повторил. Мне было больно. И точка. Не повезло мне, мамаша Вартала тоже со мной не церемонилась. Я тогда от всех получал одни тумаки. Она звала меня никудышным, потому что я плохо учился, свиньей, потому что я мастурбировал на порножурналы, развратником, потому что я подсматривал за приемными сестрами, когда они мылись. А ведь это все естественно, разве нет?

– Да, Сэм. Я не растила мальчика, но думаю, что ты вел себя естественно. Вот только в школе надо было больше стараться.

– О’кей! У меня яйца были полны спермы, я не знал, куда ее девать. Вот и попытал счастья. С кем я был ближе всего? С приемными сестрами… Я подкатился к Зоэ. Она меня отшила. Я пристал. Ладно, переборщил малость. Потом попробовал с двумя другими. Черт побери, я же предлагал приятные вещи, хорошие, которые всем нравятся, а они голосили, как гусыни, когда их режут. Мля, слыша такое, я готов был их задушить. Может быть, и задушил немножко…

Он опустил голову.

– Мамаша Вартала на меня настучала, заявила, что я опасен для общества, чтобы, мол, ее от меня избавили. Вообще-то, думается мне, она тогда уже нацелилась на пару близнецов-метисов, которых ей дали потом, с них-то она имела вдвое. А меня поместили в исправительный дом. Жуть! Девушки меня возбуждали все сильнее. Они меня отшивали, потому что я шел прямиком к цели. «Слишком спешишь», – твердили они. Надо было тянуть волынку, все эти шуточки, провожания, разговорчики, киношка, чашка чая, я-тебя-трогаю-но-ты-меня-не-трогай, я-тебя-целую-но-ты-меня-не-целуй, я-чувствую-что-у-тебя-стоит-но-как-будто-ничего-не-замечаю, мне-хочется-но-я-еще-не-готова, мне-надо-влюбиться, все эти невыносимые девчачьи штучки! Черт, что может быть естественнее для парня и девушки, чем перепихнуться? Не так, что ли? К чему столько дыма? Вот тогда я и сделал первую глупость.

– Та женщина, которую ты изнасиловал на автобусной остановке?

– Угу. И мамаша Вартала опять предала меня. На суде она меня топила, верещала, что я монстр, животное, скотина… Хотела сойти за мученицу, – верно, ей за это еще приплатили… Я сел в тюрьму. И тогда…

– Что тогда?

– Тогда я понял. Я всегда любил охоту. У Вартала я браконьерствовал, ставил силки, капканы, бродил по лесам и полям, часами хоронился в кустах. Бывало, обдирал зайцев, ощипывал перепелов и фазанов. В тюремной библиотеке я познакомился с книгами об охоте, и мне попался репортаж о тиграх. Это было откровение: я не человек, я тигр. Люди отвергают меня? Естественно, я не принадлежу к их породе. Они меня боятся? Естественно, я тигр. Они ведь сами посадили меня в зоопарк, в клетку, за решетку, такой у них рефлекс, когда они дрейфят. Все сразу стало ясно. И я перестал винить свою мать.

– Почему?

– Тигрица – она рожает детенышей и, как только они встанут на ноги, гонит их прочь. Пшел! Брысь! И без соплей. Тигрица не признает своих тигрят, она будет драться с ними за убитую антилопу или если они посягнут на ее территорию. Так что больше никаких сомнений: моя мать была тигрицей, а я – тигром.

– И что же?

– Выйдя из тюрьмы через два года, я начал жить как должно. Выбрал себе территорию, Монпарнас, пометил ее – мочился повсюду затемно, – а потом отыскал себе логова у разных мужиков.

– Извини, что перебиваю тебя, Сэм, но с этими мужчинами ты спал.

– Нет.

– Да.

– Это они спали со мной. А я с ними не спал. Я не педик.

– Да ну?

Он топнул ногой.

– Я не педик. Ясно? Эти типы меня трогали, а я не артачился. При случае теребил их хозяйство не глядя. А за это имел с них деньги, иногда харч, иногда комнату. Я не был педиком: я педикам нравился, нюанс! Мне-то когда хочется, то хочется женщину. Жаль, что с женщинами…

– Да?

– С женщинами долго. С женщинами тупо. С женщинами сложно.

– Стоп! Спасибо. Можешь не продолжать.

Он вскинул на нее глаза, задетый.

– Но…

Она спокойно объяснила:

– Дальнейшее я знаю. Твои охоты… Твои жертвы… Пятнадцать раз…

– Но…

Она выдержала его взгляд.

– Сэм, у меня есть к тебе один вопрос, очень важный, на который я прошу тебя ответить с той же искренностью, какую ты выказал только что. Тебе это доставило удовольствие?

– Что?

– Будь честен: все пятнадцать раз это доставляло тебе удовольствие?

Он долго смотрел на нее, потом признался:

– Нет… Ни жарко ни холодно.

Почесал плечо и добавил:

– Непонятно…

– Наоборот.

Он удивился ее уверенности:

– Что?

– Ты испытывал удовольствие до того, при мысли, что ты это сделаешь, не так ли?

– Да.

– Потом удовольствие после того, при мысли, что ты это сделал?

– Да.

– Но не во время?

– Точно.

– Все правильно!

Он нахмурился. Она повторила, словно напевая колыбельную:

– Все правильно. Тебя это не радовало, потому что ты удовлетворял другого. Монстра. Того, кем считала тебя мамаша Вартала. Тигра. Того, кем ты считал себя сам. Другого, Сэм, другого!