Он замер, ошарашенный. А она продолжала:

– Настоящий Сэм – не монстр и не тигр. Настоящий Сэм – это мальчик, который был бы счастлив иметь мать, знать ее, который хотел бы ее любить. Настоящий Сэм – это подросток, который вымаливал капельку ласки у мамаши Вартала. Настоящий Сэм – человек нежный, чувствительный, который, чтобы защититься, придумал хищника, служащего ему примером. Ты сделал все это, чтобы не страдать, Сэм, но лучше бы ты страдал.

Губы Сэма дрожали.

– Было несколько моментов, когда ты хотел отречься от человечества, потому что не находил в нем своего места, потому что решил, что ты ему не нужен. Тебе не хватило терпения, Сэм, вот в чем вся твоя вина. Тебе не хватило веры, Сэм, это от тебя не зависит. Вернись к этим моментам, вернись к этим решениям, которые ты принял сгоряча: не доверять любви женщин, не ждать согласия девушек, подражать тигру. Потом вернись в пору до этих моментов, в пору твоей невинности, твоей беззащитности, твоей чистоты, и ты найдешь там совсем другого Сэма, который решил бы иначе, который не убил бы пятнадцать женщин, который не гнил бы теперь в тюрьме.

Она прижала руки к стеклу, как будто взяла лицо узника в ладони.

– Этого Сэма я хочу, чтобы ты воскресил. С этим Сэмом я хочу поговорить, хочу на него посмотреть, хочу познакомиться с ним поближе. Этого Сэма я надеюсь встретить уже два года, с тех пор как посещаю тюрьму. Верни его мне, этого Сэма. Верни его нам. Верни его себе.

Слезы хлынули из глаз заключенного. Элиза больше не знала, кто она, где находится, что говорит. Подхваченная мощной волной, поднявшейся из самых ее глубин, она каждую секунду принимала как откровение то, что произносили ее губы.

– Этому Сэму я согласна быть матерью. Он может выйти из забвения, опереться на меня, чтобы создать себя заново, противостоять другому Сэму, убийце, хищнику, приказать ему, этому Сэму-тигру, убраться в свое логово. Ты слышишь меня, Сэм? Я готова быть твоей матерью. Твоей настоящей матерью. Не твоей родительницей, которая даже не заметила чудесное дитя, пройдя мимо него. Не твоей приемной матерью, у которой был бумажник на месте сердца. Твоей подлинной матерью, избранной, верной. Сэм-монстр, Сэм-тигр принадлежит им, этим женщинам, он родился от их изъянов. Из-за них ты пропустил ступеньку, поднявшись на которую мальчик становится мужчиной. Ты не споткнулся, Сэм, это они тебя толкнули. Но к ним одним не сводится весь мир, пришла я, я здесь.

Сэм разрыдался.

Элиза улыбнулась ему с нежностью. Он пробормотал, всхлипывая:

– Это ты… ты, чью дочь я убил… предлагаешь мне такое.

– Что я готова любить тебя? Да, это я, Сэм.

Он закрыл лицо руками и зарыдал еще пуще. Борясь с удушьем, он несколько раз выговорил:

– О, мне жаль… Если бы ты знала, как мне жаль… я…

Элиза чувствовала облегчение, новый покой, что-то мягкое и светлое в душе.

И тогда она услышала свой голос:

– Я прощаю тебя, Сэм.

Когда слова прозвучали, ей показалось, что она покидает этот мир, его очертания, его формы, его запахи и краски. С потолка стекала неземная сила, которая окутывала ее и легко поднимала.

Она повторила:

– Я прощаю тебя, Сэм.

И все вокруг померкло.

Через несколько минут двое охранников, пришедших к окончанию свидания, были ошеломлены тем, что увидели, открыв дверь: по одну сторону стекла посетительница лежала на полу в обмороке с улыбкой на губах, по другую – здоровенный детина заливался горючими слезами, вскрикивая, как малое дитя.

Выйдя из тюрьмы, где ее привели в чувство, дали умыться, подкрепили кусочком сахара, пропитанным мятным ликером, Элиза почувствовала себя странно пустой. Она шла вдоль высоких стен, увенчанных бигуди из колючей проволоки, как сомнамбула, не различая тротуара, по которому ступали ее ноги, прохожих, которых задевали ее плечи, зеленых и красных сигналов светофора, которым повиновались ее глаза. Через несколько кварталов она наткнулась на синий фасад, показавшийся ей знакомым, и это вывело ее из задумчивости. Ветеринарная клиника… Она же должна зайти узнать, как там кот?

Она толкнула дверь. Узнав ее, секретарша убежала вглубь коридора и вернулась с ветеринаром. Наморщив лоб, с подобающим случаю скорбным видом он сообщил ей, что прогноз крайне неблагоприятный и животное вряд ли переживет эту ночь.

Элиза ничего не ответила. «Какая разница?» – подумала она.

А ветеринар не унимался:

– Он не двигается, ни на что не реагирует. Заставить его пить или есть невозможно. Вопреки тому, что утверждают люди, животные чувствуют свой конец. Когда они знают, что обречены, им хватает мудрости спокойно встретить смерть.

Элиза кивнула, как замороженная. Ничто не могло прошибить ее апатию.

– Хотите его увидеть?

Она молчала, и тогда он взял ее за руку и повел за собой. Ей было все равно, и она не противилась. Безвольная, вялая, как кукла, она шла за ним по коридорам.

Они вошли в помещение, освещенное неоновыми лампами, где вдоль всех стен стояли клетки разных размеров. В больших лежали собаки, веки которых приподнялись, чтобы опознать вошедших. Кошки поживее занимали маленькие клетки.

Ветеринар подвел Элизу к последней клетке на высоте человеческого роста.

Неподвижная черная шкурка лежала там. Видна была только спинка маленького тельца, повернутого в угол клетки.

– Он умер?

– Нет, он еще дышит.

Элиза подошла к решетке и зашептала, сама того не сознавая:

– Киса! Кис-кис-кис!

Два ушка встали торчком.

Обнадеженная, она позвала снова:

– Киса!

Кот с трудом приподнял головку и, откинув ее назад, обнаружил у клетки Элизу.

– Мяу… – слабо протянул он.

Элиза машинально продолжала:

– Как ты, Киса? А, как ты себя чувствуешь?

Она подбавила в голос сахару, чтобы не напугать его.

Кот оперся на передние лапы, поморщился и, выпрямившись рывками, сумел повернуться, чтобы посмотреть на нее.

– Мяу! – мяукнул он громче и застучал по решетке розовыми подушечками, как по стеклу в ее доме.

– Но… он уже несколько дней не двигался! – воскликнул ветеринар.

Он отодвинул засов и открыл клетку.

Элиза осторожно взяла больного, стараясь не сдавить перевязанные бока и лапы. Он доверчиво лежал в ее руках, словно ни единой косточки не было в его теле. Она тихонько прижала его к груди и погладила. Пальцы ощутили биение маленького сердечка, чистого, зашедшегося от радости, и послышалось тихое мурлыканье, которому нужно было лишь немного веры, чтобы окрепнуть.

– Невероятно, – пробормотал ветеринар. – Я никогда не видел, чтобы кот так любил свою хозяйку.